Жамбын Пурэв - Гром

— Амбань Саньдо потребовал сдать все винтовки из казны богдо-гэгэна. Говорят, что об оружии ему донес драгоценный шанзотба Билэг-Очир. Он же сообщил ему о том, что Ханддорж пересек северную границу [48] Ханддорж пересек северную границу — то есть во главе делегации с полномочиями от богдо-гэгэна и четырех аймачных ханов отправился из Да хурээ в Россию для переговоров о предоставлении Монголии финансовой и военной помощи. Делегация прибыла в Петербург 2 (15) августа 1911 г. . Когда амбань потребовал его вернуть, Билэг-Очир ответил, что посылал вана не он, а богдо и Намнансурэн, — хотят просить у русского царя оружия и солдат. Выболтал все, что знал, лишь бы войти в доверие к амбаню.

«Посмотреть бы на этого ламу, — подумал Батбаяр. — Слишком длинный у него язык».

На следующее утро юноша зашел в малое орго выпить кумыса. Дверь юрты осталась открытой, и он увидел, как во двор вкатил конный экипаж, и из него вышел приезжавший накануне китайский нойон. Он попросил передать хану, что наместник Поднебесной империи приглашает его срочно прибыть для дружеской беседы. Если хану нездоровится, то экипаж к его услугам. Намнансурэн принял приглашение, но к посланнику амбаня выходить не стал, а приказал передать ответ:

— Я болен, лежу в постели. Но если у дражайшего амбаня появилось ко мне важное и неотложное дело, я превозмогу страдания и сегодня же после полудня прибуду к нему в собственной коляске.

После отъезда маньчжурского посла Розовый нойон созвал в свое орго всех телохранителей.

— Время проявлять свое пренебрежение еще не наступило, а потому я еду к амбаню. Недалек тот час, когда амбань Саньдо покажет нам свой загривок. Но недаром говорится: любой пустяк может привести к роковой ошибке. Если этот маньчжурский нойон чувствует свою силу и изволит гневаться, что ж, я паду ему в ноги. Если же начнет задабривать, значит, чувствует собственную слабость, тогда я немедля уеду. Со мной пусть поедет побольше людей! Как приедем, друг от друга далеко не отходить. Скорее всего, он не станет меня задерживать. Но надо показать амбаню не только наше величие, но дать понять, что мы не побоимся померяться с ним силами. Меня будет сопровождать гун Максаржав. Как с нами обойдется амбань, так и мы с ним. Будет доброжелателен — хорошо, недружелюбен — мы ответим тем же.

К полудню прибыл горбоносый военный чиновник — гун Максаржав, частенько наезжавший во дворец хана, и Намнансурэн вместе с ним в сопровождении десятка телохранителей отправился к амбаню.

Подъехав к дому с двумя круглыми фонарями над дверью и деревянными решетками на окнах, все спешились. В прихожей их поклонами встретил китайский нойон с косой, в черном хурэмте, надетом поверх светло-серого дэла.

— Великий нойон, пожалуйте вместе с гуном в апартаменты амбаня! Свита же пусть пройдет в эту комнату, — сказал он, указывая на две разные двери. Ясно было, что амбань заранее подготовился на случай, если сайн-нойон-хан явится не один. Батбаяр, получивший приказ не оставлять господина ни при каких обстоятельствах, и второй телохранитель вслед за князьями вошли в апартаменты амбаня и встали по обе стороны двери.

Китайский амбань — черноусый пожилой мужчина в черном хурэмте — поднялся навстречу хану и, поклонившись, пригласил садиться. Он был сама любезность.

— Весьма озабочен вашей долгой болезнью, великий нойон. Рекомендую вам съездить в Пекин, подлечиться. Если соизволите, я сочту своим долгом помочь вам, — сказал амбань, и, пока переводчик переводил, его хитрые глазки перебегали с Намнансурэна на Максаржава, а сам он приторно улыбался, стараясь выказать свое расположение. Батбаяр, прислонившись спиной к широкой створке выкрашенной киноварью двери, стоял не шелохнувшись. Он вслушивался в негромкую, вкрадчивую речь амбаня, смотрел на его гладкий лоб и думал: «Ну и лукав, бестия. Ретивый… Дело свое знает…»

Амбань сложил ладони, поклонился хану и, прикурив китайскую пахитоску с золоченым мундштуком, заговорил.

— Великий нойон, разрешите, в знак уважения, предложить вам скромное угощение. — Он кивнул стоявшему рядом телохранителю, и тут же в комнату вошли слуги в черных и белых одеждах, внесли кушанья, вина и расставили их на столе. Глядя на нойонов, которые поддевали палочками кушанья и поднимали фарфоровые чашечки, можно было подумать, что за столом собрались близкие друзья. Амбань подливал и подливал в рюмки вино, но сайн-нойон-хан, поднеся рюмку к губам, ставил ее обратно, зато гун Максаржав опрокидывал в рот одну за другой, словно хотел сказать: «Я пью вместо вас».

«Говорят, у китайцев есть пословица: «Кто угощает — тот человек, кто ест все подряд — свинья». Наш хан, видно, помнит эти слова», — думал Батбаяр.

— Время сейчас мирное. В Срединном государстве все спокойно [49] До революции и свержения династии Цин в Китае оставались считанные дни. . И мне очень приятно посидеть вот так, по-дружески, вместе с монгольскими нойонами, — заговорил амбань, заполняя паузу между сменой блюд.

— А говорят, будто в Нанкине волнения, хотят новую власть установить. Не возьмет ли великий амбань на себя труд разъяснить, как обстоят там дела? — неожиданно спросил Розовый нойон, дав тем самым понять, что не так уж в Китае спокойно и что он знает об этом.

Изобразив безмятежность на лице, амбань так и впился в Намнансурэна глазами, в которых был вопрос: «Кто мог тебе это сказать? Ведь нет же у тебя в Нанкине ни глаз, ни ушей». Тем не менее он как ни в чем не бывало ответил:

— Великий нойон, вас ввели в заблуждение. Власть императора Поднебесной крепка как железо и свергнуть ее невозможно не только в Срединном царстве, но и на его дальних окраинах. Великая держава прочна как никогда!

Амбань затянулся, выпустил колечко дыма и раздраженно хохотнул:

— Бывает, что невесть откуда взявшиеся нелепые слухи, недостойные внимания почтенных, мудрых людей, вводят этих людей в заблуждение. Мне не хотелось бы, чтобы близкие мои друзья были столь легковерны. Это пожелание любящего друга своим чистым помыслами соратникам.

Амбань рассмеялся и налил в рюмки вина.

— Вам почему-то не нравится вино, изготовленное в Пекине? Уж не кажется ли оно вам горьким? — спросил амбань у Намнансурэна.

— Дело не в том, что мне не по вкусу прекрасные столичные яства. Соблаговолите извинить меня за нарушение этикета, великий министр, но я нездоров, а кроме того, вина не пью вовсе.

После трапезы амбань Саньдо пытался оживить беседу, рассказал несколько веселых историй, но, заметив, что Намнансурэн, не теряя спокойствия и присущего ему величия, стремится завершить встречу, не давая ни малейшего повода к подозрениям, решил обострить разговор.