Жамбын Пурэв - Гром

Ханы захохотали.

— Судя по всему, сайн-нойон-хан все хорошенько обдумал и учел даже то, что, скажем, мне и в голову не пришло бы, — сказал дзасакту-хан и закурил трубку. — Я уже готов внимать каждому слову Намнансурэна.

— Я полностью разделяю ваше мнение, — промолвил цэцэн-хан Наваннэрэн, вертя в руках табакерку. — Раз тушэту-хан благосклонно относится к избранию богдо великим ханом, может быть, перейдем к обсуждению других вопросов?

Намнансурэн вынул из-за пазухи свиток.

— Ханы мои! По этому делу мы уже приняли решение. Соизвольте простить меня. Это подлинник прошения русскому царю с просьбой оказать поддержку, которое мы подпишем, соединяя наши помыслы и стремления. Его составили, выражая наши чаяния, Ханддорж и Хайсан, — пояснил Намнансурэн и, развернув список, начал читать. Батбаяр, подняв кедровую ветку, обмахивал своего господина, отгоняя зеленоголовых слепней и шмелей. Из прочитанного он усвоил две вещи: пользуясь своей властью, китайские чиновники попирают законы и обычаи, внося смуту и беспорядок в государственные дела. Ссылаясь на так называемый новый курс политики [46] Новый курс политики цинских правителей в Монголии ставил целью «колонизацию монгольских земель, увеличение в Монголии численности маньчжурских войск, отстранение монгольских феодалов от управления страной и усиление маньчжурской администрации и экономического господства китайского торгово-ростовщического капитала». См.: «История Монгольской Народной Республики». М., Наука, 1983, с. 259. , они объявили о начале смешения рас — монголов и китайцев, — что нанесет большой вред. Ханы, просматривая послание, передавали его из рук в руки, но больше не препирались, лишь высказывали отдельные замечания.

— Если об этом узнает амбань Саньдо, не сносить нам наших седых голов. Вызовут срочно в Пекин, а там… Вы люди богатые, может, и откупитесь. Мне же придется сложить голову у подножия башни из синего кирпича, — усмехнулся один из ханов.

— Но разве не ваша семья заказывает уже третий таган. А это значит, что ваши отары уже трижды превысили тумэн, — возразил другой. Намнансурэн решил вмешаться.

— Ханы мои! Лучше воздержаться от подобных разговоров — они не приведут к добру. Такие пререкания свойственны людям беспомощным, неразумным, недостойным.

Один из телохранителей, обмахивавших нойонов, едва не прыснул со смеху. Тут оба хана замолчали, насупились.

— Опасения ваши излишни, ханы мои. Внутренний разброд, ослабление агрессивности и высокомерия — признак того, что когти голубого императорского дракона притупились. Владыка Поднебесной уже не сможет теперь повезти вас в Пекин в железных клетках, как поступил он некогда с ваном Чингунжавом [47] Ван Чингунжав (Цэнгунжав) — командующий отрядом халхаских войск в составе цинской армии, поднял восстание против цинских властей, ушел в Халху, вступил в контакт с антиманьчжурскими силами. Восстание получило широкий отклик во всей Монголии. В 1757 г. Чингунжав был схвачен и казнен в Пекине вместе с сыновьями. и его семьей, — добавил Намнансурэн, чтобы успокоить ханов.

Те без долгих разговоров подписали прошение, и Батбаяр, приглядевшись, сумел разглядеть имена: «Дашням, Наваннэрэн, Содномрабдан, Намнансурэн».

— Ну что же, нам остается лишь пожелать счастливого пути цинь-вану Ханддоржу, который доставит наше послание по назначению. Человек он умный, ради дела жизни не пожалеет, а потому, надеюсь, вернется с добрыми вестями. Верю, мы получим поддержку великой державы. И войско. И оружие! — сказал Намнансурэн, не скрывая радостного возбуждения.

— Да сбудутся ваши добрые пожелания. Помолимся же, — промолвил тушэту-хан.

— Позвольте мне поклониться вам в знак верности делу. Все, о чем мы договорились, я буду выполнять неотступно, — сказал Намнансурэн и, не поднимаясь с земли, поклонился.

Ханы склонились все как один, едва не стукнувшись головами. Батбаяр, глядя на них, с трудом удержался от смеха. Дзасакту-хан кланялся, приговаривая:

— Наш сайн-нойон-хан наверняка сделает все как надо.

Зашло солнце, с гор пали тени; нойоны, пожелав друг другу удачи, разъехались. Батбаяр скакал вниз по распадку следом за своим нойоном. Хан был возбужден и весел.

— Что, Жаворонок, проголодался? — спросил он, обернувшись к Батбаяру. — Хотя ты, видно, из тех молодцов, которым поголодать день ничего не стоит. Слышал, о чем говорили сегодня? По душе ли пришлось?

Батбаяр улыбнулся:

— Один из ханов — тот, что похож на ламу и все время то нюхал табак, то курил трубку, видно, очень устал под конец. Только поддакивал другим.

Намнансурэн захохотал.

— Тушэту-хан, что ли? Это ты верно подметил. Он давно не утруждает себя делами и лишь бездумно поддакивает другим. А еще считает себя большим халхаским ханом! Грустно все это, — вздохнул Намнансурэн. «Спросить или не стоит», — подумал Батбаяр и, набравшись смелости, окликнул хана.

— Мой господин! Почему вы отказались стать великим ханом?

— А тебе этого очень хотелось? Но так ли уж хорошо быть великим ханом? — спросил Намнансурэн, глядя Батбаяру в глаза.

— Так ведь не сами же вы просили об этом. Разве для пользы дела не следовало встать во главе государства вам?

— А ты, оказывается, тщеславен. Впрочем, нет, скорее простодушен. Править государством — это не для меня, человека мало сведущего и бесхитростного. Да и хитростью немного добьешься. Тут нужен человек, душой болеющий за свой народ. Когда бы все решалось сообща, то и победы были бы полнее, и ошибки не так страшны. Только не бывает такого на свете, — задумчиво глядя вдаль, ответил Намнансурэн и, тяжело вздохнув, хлестнул коня плеткой.

Они выехали к берегу Толы. На зеленых лужайках тут и там позвякивали уздечками привязанные к длинным, натянутым меж столбами веревкам жеребята торговца кумысом. Над рекой разносился гомон турпанов.

Однажды осенним утром, когда землю посеребрил иней, на подворье сайн-нойон-хана появился китайский чиновник в черной шелковой шапочке и черном хурэмте в сопровождении солдата — китайца с желтыми нашивками на плечах и длинной саблей. Заметив стоявшего у ворот Батбаяра, китаец потребовал немедленно проводить его к хану. Батбаяр отправил Соднома докладывать о приходе посланца амбаня, а сам остался при госте. Тот воровато осматривал подворье, притворно улыбаясь, заглядывал в глаза и льстиво раскланивался с проходившими мимо, стараясь не выдать кипевшего в нем презрения и злобы. Хан не принял нойона, велел передать, что болен, недавно выпил лекарство и потому не может подняться с постели, о чем искренне сожалеет и просит соблаговолить посланца простить ему нарушение этикета. Затем Намнансурэн разослал гонцов с поручением пригласить к нему на вечер двух-трех человек, с которыми и проговорил всю ночь. Орго еще не утепляли, и Батбаяр время от времени заносил в юрту дрова, топил печь и поневоле слышал обрывки разговора.