Жамбын Пурэв - Гром

Отдав кольца, княгиня откинула за спину длинные косы, — она теперь не носила высокой взбитой прически — и поскакала вперед. Содном завязал кольцо в платок, спрятал за пазуху и посмотрел ей вслед затуманенными от слез глазами.

— Добра, степенна, рассудительна. Такая женщина приносит счастье мужчине. Эх, был бы я холост, на колени бы пал, молил, чтобы пошла за меня, — задумчиво сказал он.

— Достойных на свете много. Найдет и она свое счастье. Такие женщины не живут одинокими, — откликнулся Батбаяр.

В хотоне Сандага мэйрэна Батбаяр и Содном несколько дней отдыхали, окруженные почетом и уважением. Сам мэйрэн был в отъезде, и его араты в разговорах с гостями не скрывали своего смятения.

«Говорят, во внутренних областях беспокойно. По приказу хана некоторые аилы откочевали на север, для укрепления пограничных караулов. Повинности непосильными стали. Нойоны и чиновники тайком в Да хурээ съезжаются. Страну лихорадит, не пришлось бы пули лить». Прошел слух, что значительно увеличилось число исков и тяжб в связи с отказами выплачивать долги китайским фирмам.

— И здесь неспокойно, — заметил как-то Содном. — Не любят люди маньчжуров. Кажется, будто едем под палящим солнцем посреди затянутой туманом степи, и вот-вот начнется ураган.

Телохранитель и писарь отправили домой сопровождавшего их старика, добрыми еролами простились с княгиней и, ведя на поводу заводных лошадей, поскакали в Да хурээ. К столице подъехали в один из последних дней лета. Содном неплохо знал город — несколько раз сопровождал сюда хана. Батбаяр, слышавший, что Да хурээ чуть ли не «рай земной», был слегка разочарован. Город лежал в туманной долине за грядой мрачных синих гор. Поблескивали золотые навершия храмов. На улицах было не протолкнуться: девушки в ярких цветных дэлах с узкими длинными рукавами, затянутые желтыми и зелеными поясами, в шелковых торцоках, сдвинутых на лоб; послушники в орхимжи, переброшенных через плечо; ламы, которые лениво шагали, прижимая к груди книги, китайцы, мелко семенившие с коромыслами на плечах, монахи — сборщики подаяний с трещотками в руках, нищие старухи, супружеские пары на лошадях одинаковой масти. Большую часть города занимали аилы за хашанами из жердей, в каждом дворе на высоких шестах развевались белые, желтые, синие флажки. Из храмов доносились звуки флейт и труб. Изредка в толпе мелькали чужеземцы: длиннобородые тибетцы в суконных дэлах и войлочных шапочках и совсем диковинно одетые, в островерхих шляпах и широких штанах поверх сапог, носатые люди.

— Это кто? — спросил Батбаяр.

— Тут всяких полно, — ответил Содном. — Тангуты, тибетцы… Ты о ком спрашиваешь? Это американец. А это — житель больших зеленых островов Джи Бин [37] Джи Бин — Япония. . Встречаются торговцы, врачи, ремесленники из страны Гуйлан [38] Гуйлан — Корея. . Только помни: в управлении [39] Управление делами Внешней Монголии, находившееся в Да хурээ. не любят, когда монголы беседуют с иностранцами.

Они поскакали вверх по берегу реки Сэлбэ и вскоре оказались у хашана своего господина. Содном проводил Батбаяра к трапезной, а сам куда-то ушел. Вернувшись, шепнул:

— К госпоже Магсар никого не пускают, говорят, больна. Приближенные хана рассказывают, что он приехал в Да хурээ три дня назад, но его толком так никто и не видел. Он то к одному едет нойону, то к другому, то на хурал к богдо-гэгэну. В день приезда только принялся за обед, прибежал человек от цинь-вана Ханддоржа [40] Ханддорж цинь-ван — до установления автономии в Халхе — командующий войсками Тушэтуханского аймака. Министр иностранных дел в правительстве Джебзундамбы-хутухты. Возглавлял правительственные делегации в Петербург в августе — октябре 1911 г и январе — марте 1913 г. , и они вместе ушли. Забот здесь нынче прибавилось, не то что в прежние времена. Видно, назревают какие-то события. Ахайтан, говорят, нездорова. Наверное, на сносях. После того как потеряли обоих сыновей, стали побаиваться. Видно, роды хотят сохранить в тайне. Юрту ахайтан огородили частоколом. Уже три месяца она живет там безвыездно. А с нею старуха лекарка, больше никого.

— Несладко им приходится. Даже ребенка в утробе скрывать надо.

— М-да, и так тяжело, а тут еще брат… Веселиться хану и в самом деле не с чего. Не от хорошей жизни прячет он жену.

— Достается ему, бедняге, — задумчиво произнес Содном.

«Разве одному только нашему хану? Нигде нет покоя людям. Нищих полно, грабят, убивают!» — думал Батбаяр. Юноша разложил тюфяк, прилег. «Когда были у Сандага мэйрэна, кто-то рассказывал, будто один тойн лама после смерти старшего брата-гуна затеял тяжбу с его сыном, чиновникам взятки давал, чтобы самому получить титул нойона и править хошуном. Видно, хорошо быть нойоном. Интересно, во всех странах князья, подобно нашим, лгут, клевещут, жалят друг друга, как змеи, лишь бы возвыситься?» — думал он.

Вечером Батбаяр вышел на улицу, сел неподалеку от ворот и принялся глядеть по сторонам. Вскоре к воротам подъехали двое лам в желтых дэлах и красных орхимжи, намотанных на голову. Один из них, с величавым белым лицом и большими темными глазами показался Батбаяру очень знакомым. «Что за лама? Где я мог его видеть раньше?» — подумал Батбаяр и пошел следом за ними во двор. Лам встретил Содном, поприветствовал, доложил, что княгиню Нинсэндэн довезли благополучно. Изумленный Батбаяр пригляделся внимательнее и узнал в ламе своего хана. «Зачем он переодевался? Может быть, на прием к богдо-гэгэну ходят только в таком одеянии?» Когда Содном и Батбаяр явились к хану, он был, как и прежде, в шелковом дэле, с длинной черной косой. Сидел, разложив перед собой сутры. Намнансурэн стал расспрашивать о том, как доехали, здоровы ли родные Нинсэндэн, что сказала ее мать и как себя чувствует сама княгиня.

— Весьма достойную женщину мы потеряли. Ну да что теперь говорить. — У хана вырвался вздох. — Но вы настоящие молодцы. Не оскорбили благородного человека жестокостью.

Содном-телохранитель согнулся в поклоне:

— Говоря откровенно, я поначалу был полон решимости выполнить приказ. Это вот Батбаяр… то ли пожалел, то ли поверил ей… А один, что я мог сделать? Вот и поступили, как она просила. Перевезли ее в монастырь.

— Да, слыхал я об этом. А этот парень ничего не сделает, не подумав. Тверд, но гибок. Видно, сам хлебнул горя. — Хан устремил на Батбаяра спокойный и в то же время строгий взгляд. — Глядя на него, не скажешь, что он служивый. Лицо деревенское, простаком прикинуться может, а дело до драки дойдет — спуску, похоже, не даст, — сказал хан и улыбнулся каким-то своим мыслям. — С завтрашнего дня будешь у меня коноводом. Найди подходящую трубку, сунь за голенище. Хорошо бы и петлю от укрюка к поясу прицепить. Будешь говорить, что ты ямщик с уртона Бухэг, — хан взглянул на настольные часы и обратился к Содному: — Объяснишь парню, как ему себя держать.