Зоя Богуславская - Предсказание

И стоит! Вопреки очевидным фактам. На вопрос суда, за что он убил Рябинина, Михаил ничего ответить не смог. Он признает, что Рябинина раньше не знал, впервые увидел его в клубе за два часа до убийства и даже ни о чем с ним не говорил. «Просто так…» – вот был единственный ответ семнадцатилетнего Тихонькина о причинах убийства.

Мне придется в этом процессе опровергать показания своего подзащитного. Я буду доказывать, что он вводит суд в заблуждение. Я буду просить вас не верить показаниям человека, которого я защищаю. Я сам призываю вас не верить подсудимому…»

Родион останавливается. Он представляет себе реакцию зала и, подумав, решает отмести главный контраргумент.

«Это – редкое и необычное положение адвоката. И, естественно, может возникнуть вопрос: а вправе ли защитник действовать против своего подзащитного?

Закон дает ясный ответ. Да, вправе, если это отвечает действительным интересам подзащитного. Статья 51 Уголовно-процессуального кодекса обязывает адвоката использовать все средства и способы защиты в целях выяснения обстоятельств, оправдывающих обвиняемого.

Самооговор подсудимого – это не его личное дело. Обществу не безразлично, кто понесет ответственность за совершенное преступление. Закон требует, чтобы каждый, совершивший преступление, был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден…»

Раздается звонок. Родион не сразу соображает: телефон. Бог с ним. Не до него. Телефон продолжал трезвонить. Не выдержав, Родион берет трубку.

– Ты получил мою записку? – Голос Ларисы привычно агрессивен.

– Возможно.

– Значит, получил. – Она переводит дух. – Трудно, что ли, было позвонить?

Он морщится. Как не вовремя!

– Мы уже все выяснили, – силится он побороть раздражение. – Извини, у меня ни минуты.

– Ни минуты? – перебивает она. – Чем же ты так занят?

– Пишу речь.

– Вот как, – угрожающе воркует ее голос. – И только?

Он молчит. Господи, ведь он сам поддерживал этот напор страстей, утомительно-высокую ноту ее монологов.

– Не только, – сдерживается он.

– Хорошо, что ты еще врать не научился, – продолжает она, – хотя и это не за горами… Ты прекрасно знаешь, что не вывернешься и мне все известно.

– Что известно?

– Что твоя машина весь вечер отсутствовала и видели ее совсем в другом месте.

– Значит, взялась за прежнее?

– Думаешь, так легко избавиться от меня? – не слушая, продолжает она. – Между прочим, я тоже занята. Еще не сдан отчет по конференции. И вообще, это не интеллигентно – не отвечать на записки… Скажи, почему я должна убивать на ожидание весь вечер?

– Прошу тебя, – перебивает он, – не жди ты ничего. У меня башка трещит.

– Ах вот как! – звенит ее голос. – Я и не знала, что музыка тебя так утомляет. Может, ты с ней еще и выпил?

– Прекрати сейчас же! – орет он, срываясь. – Не мешай мне работать!

– Буду, буду мешать, – звенит ее голос, – сегодня, сию минуту ты выслушаешь, что я о тебе думаю. – Она употребляет несколько сильных прилагательных. – Думаешь, если другие считают, что ты известный защитник, то тебе все списывается? Нет, дружок. Я-то вижу, что все это показуха, фальшь! Тебе до другого человека нет никакого дела. Твой махровый эгоизм прикрывается высокопарными словами о гуманности…

Он бросает трубку. Сегодня его нервная система к этому не приспособлена. Через пять минут она позвонит, будет извиняться, говорить: «Что взять с женщины, которая издергана любовью». Она издергана самолюбием, а не любовью.

Он открывает дверь на балкон. На улице сыро и безветренно. Сквозь рубаху сразу же пробирает холод. Он возвращается в комнату, еще раз перечитывает написанное. Необходимо ярче выразить общую идею. Почему важно именно в нравственном смысле опровергнуть ложные показания преступника?

Он ходит по комнате минуту, две, потом набирает номер. Уже набрав, смотрит на часы – пять минут двенадцатого. Не очень-то удобно. Идиотски колотится сердце.

– Да, – ответила она тихо.

– Ты не спишь? – глупо спрашивает он.

– Нет, пришла недавно.

– Концерт так поздно кончился?

– Прошлись пешком, вечер хороший.

– Когда я тебя увижу? – спросил он.

Она помолчала.

– Это зависит не от меня.

– От кого же? – Он до смерти испугался. Сейчас – все, конец.

Она еще помолчала.

– От тебя, – сказала она.

Ему показалось, что она издевается. Но она ждала, и он оторопел. Потом вдруг понял. Бог ты мой, это же всегда в ней было потрясающе! Беспощадная искренность. Без всякого там выламывания, цирка…

– Наташка! – завопил он. – Ты великий человек! Нет, ты просто… даже не знаешь, какая ты! Почему ты не поставила меня на место? Не сказала: катись, мол, ко всем чертям, сам твой голос мне отвратителен? Почему, а?

Она засмеялась:

– Не знаю. Наверное, просто не могу.

– У меня есть предложение! – заорал он. – Значит, так. Я завожу машину и еду к тебе. Ты в это время спускаешься вниз. Садишься в «жигули» 63–37. Мы едем ко мне. Затем, затем… – он приостановился, – ты готовишь ужин, мы ужинаем… Потом я доканчиваю работу, а ты… ты сидишь рядом на диване и читаешь великолепный детектив Жапризо под названием «Ловушка для Золушки», у меня даже подсудимый один просил. А затем? Затем ты читаешь мою речь и даешь оценку, понятно?

– Понятно, – усмехнулась она.

– Я сказал что-нибудь не то? – снова испугался он.

– Нет, нет, – засмеялась она, – ты сказал именно то, что должен был сказать.

Родион кладет трубку. Все еще не веря в то, что произошло, он включает магнитофон на всю катушку и, преодолевая боль в спине, начинает выделывать ногами козлиные па, потом, задохнувшись, выключает маг.

– Наташка! Наташка! – орет он, шалея. – Ты помнишь наши встречи… на берегу-у-у!

Когда немного успокаивается, он вспоминает о защитительной речи… На чем же он остановился? Важна общая идея… восстановление справедливости в каждом случае… в каждом преступлении… Нет, не получится сегодня… А надо.

Он садится к секретеру, заставляя себя думать, затем, немного погодя, записывает: «Требование закона: «Ни один невиновный не может быть осужден неправильно» – отражает неразрывную связь интересов общества с интересами личности». Родион останавливается, потом добавляет: «Каждое зло, каждая несправедливость в отношении отдельного человека нарушает правильную связь между человеком и обществом, воздвигает между ними стену, а значит, и вредит как интересам личности, так и общества в целом».

Перечитав это и выделив главное, Родион останавливается в раздумье. Все правильно, но звучит крайне казенно, неубедительно. Продолжать не имеет смысла.

Он переодевается, ставит на стол два прибора, бутылку вина. Затем, взглянув на часы, набирает номер Олега.