Зоя Богуславская - Предсказание

Судья выслушивает согласие Мокроусова, безразлично вялое поддакивание Тихонькина, Кеменова, Кабакова, затем, посовещавшись с заседателями, отдает распоряжение конвоиру. Тот исчезает за дверью.

В зал входит мать Тихонькина.

Она приближается к столу, чуть шаркая, вперив глаза в судью. Ни разу она не позволяет себе взглянуть на сына за перегородкой. Но тот… Наташу мутит при одном воспоминании о реакции Михаила на появление матери, с которой за прошедшие два года, очевидно, произошла разительная перемена.

Подойдя к судье, Васена Николаевна разворачивает темную тряпку, вынимает из нее нож. Заточенный кусок металла весело блестит на темном сукне стола.

«Объясните суду, – властно поднимается голос Родиона, – где находился нож все это время?»

Васена Николаевна монотонно, будто заученно, излагает историю обнаружения ножа. В процессе ее рассказа лицо Тихонькина становится пепельно-белым, глаза застывают на фигуре матери. Васена Николаевна замолкает, в полной тишине зала она идет и садится на скамью, держа в руке тряпку.

«Тихонькин, встаньте!» – раздается решительный голос судьи. Опыт подсказывает ему, что этот момент – единственный для признания, через минуту будет поздно.

Михаил встает.

«Вы узнаете этот нож, предъявленный суду вашей матерью?» «Узнаю», – опускает голову Тихонькин. «Это тот самый нож, о котором вы говорили?» – «Да». – «Значит, вы обманывали суд, когда утверждали, что бросили его в прорубь?»

Тихонькин молчит. Проходит вечность.

«Отвечайте суду», – требует судья. Тихонькин кивает. «Мы не слышим вас, – повышает голос судья. – Обманывали или нет?» – «Обманывал. Я знал, что он пропал у отца раньше». Не давая ему опомниться, судья предлагает: «Расскажите суду, как все было в действительности».

Тихонькин смотрит куда-то мимо судьи, потом опускает глаза, потом снова тоскливо смотрит в ту же точку и, не глядя ни на кого, бормочет: «Когда я вырвался от матери, я хотел догнать ребят, но они были уже далеко… Нож я потом взял у Кеменова…»

Михаил отвечает, голос звучит бесцветно, а на скамье подсудимых растет смятение. Кеменов цепким взглядом впивается в Тихонькина, словно пытаясь остановить поток его признаний, мускул на щеке дергается сильнее. Кирилл Кабаков начинает гримасничать, кривляться, вот-вот разрыдается.

Тихонькин останавливается, словно опомнившись, оборачивается на Кеменова. «То, что я сейчас рассказал, – равнодушно цедит он, – не меняет положения. Уже потом я ударил его… и убил все равно я».

Наташа видит бросившуюся к выходу сестру Тихонькина, чувствуя, что сейчас все сорвется, но она вспоминает, что главные аргументы у Родиона еще впереди.

…В институте ее уже ждут.

Волосы тощей пациентки выпадали главным образом на висках и темени.

– Вам обязательно уезжать? – спрашивает Наташа.

Пациентка густо краснеет.

– Конечно, – спешит Наташа, – я могу вам предложить особое мыло, втирание и самомассаж по утрам, но лучше было бы…

– Скажите, я совсем потеряю волосы? – спрашивает пациентка.

– Совсем – нет. Но лучше было бы вам остаться на месяц – мы бы многое успели. Уколы, дарсонваль.

– Месяц? – говорит пациентка и смотрит на Наташу с отчаянием. – Хорошо, я подумаю.

Пока Наташа выписывает рецепт, пациентка сидит застыв как изваяние.

Наташа протягивает бумажку, в комнату заглядывает следующая по записи. Уже около трех. А эта все сидит в кресле, сохраняя полную безучастность к окружающему.

Санитарка вносит мокрые компрессы. Наташа начинает мыть руки.

– Он бьет меня, – вдруг говорит пациентка, испуганно озираясь. – Возьмет что-нибудь тяжелое и швырнет. Иногда завоешь от боли.

– То есть как? – Наташа немеет.

– Так. Если я долго не уезжаю в командировку, он впадает в бешенство. И норовит покалечить. Я это все выдумала про кишечное заболевание. Это от нервов у меня волосы лезут. – Она перегибается в кресле, беззвучно плачет.

Наташа теряется.

– Ну вот… Ну как же это… Успокойтесь, пожалуйста, я сейчас положу компресс на лицо, горячий, потом холодный. – Она машет махровой салфеткой в воздухе, от салфетки идет пар. – Посидите минутку. Кожа расправится, посвежеет. Потом сделаем питательную маску. Ну успокойтесь, ну. Нельзя так.

Женщина затихает. Десять минут она сидит в маске, источающей запах земляники. Затем Наташа протирает ей кожу, кладет тон, пудрит.

– Нет, мне придется уехать, – говорит пациентка, застегивая пуговицы на кофточке и изумленно глядя на свое отражение в зеркале, – иначе может быть беда. Он напьется, искалечит меня, свою жизнь. Уеду, все будет легче. – Она тяжко вздыхает.

– Да что ему от того, что вы уедете? – восклицает Наташа. – Ему без вас лучше?

Пациентка как-то странно смотрит на Наташу.

– Милая вы моя, – говорит, качая головой, – ему не без меня лучше, ему с той лучше. Квартира ему нужна. Понятно? Я уеду – он ее притаскивает. Побудет с ней недельку и отойдет, заскучает. Из командировки приедешь – он другой. Виноватый. Вот я все в командировки и прошусь.

– Когда вас нет, она живет в вашей комнате?

– «Живет»! – передразнивает пациентка. – Да она у меня полная хозяйка. Всем пользуется, как своим. Халатом, обувью, платьями. Потом месяц отмываюсь от их грязи. – Она встает. – Извините. Вас уже ждут.

– Вот рецепт, не забудьте, – протягивает Наташа бумажку. – Это очень хорошее средство. Сами массаж делайте. Вот так. – Она показывает движения по ходу мышц головы.

Пациентка обнимает ее, напяливает парик и выскакивает из кабинета.

В открытую дверь просовывается голова медсестры Раечки.

– Идите скорее, – шепчет она. – К телефону.

Наташа сажает новую пациентку в кресло, протирает ей лицо тампоном.

– Приготовьте парафин, пожалуйста, – говорит Раечке и идет к столику администратора.

– Слушай, – слышит она нетерпеливый голос Родиона, – ты еще долго намерена торчать на работе?

– Я недавно пришла.

– Досадно! Мне совершенно необходимо тебя увидеть. Срочно.

Она улыбается:

– Вечером увидимся.

– Разве? – смеется он. – Но я должен немедленно сказать тебе два слова об эксперименте.

– Ты же не хотел.

– Только сейчас получил согласие.

– У меня, между прочим, рабочий день.

– Господи, что ты – не можешь на полчаса смыться?

– На полчаса не могу.

– А на сколько?

– Минут на десять. И то в пять тридцать, не раньше.

– Нет, сейчас. Я поднимусь, где пьют кофе.

Он бросает трубку.

Через полчаса они сидят на втором этаже «Чародейки» среди женщин в бигуди, мастеров в белых халатах, устроивших перекур, молодых людей, ожидающих своих приятельниц.

Родион набрал пирожных, глазированных сырков, но сам ни до чего не дотрагивается. Он с азартом чертит на салфетке схему эксперимента, объясняя, как все произойдет.