Олег Слободчиков - Сын леса

Такой сейчас представлялась Люська. Когда-то Алик прожил с ней почти год, пытаясь стать горожанином. Почти жена имела ветхий дом в тихом районе. И он, пусть не сразу, нашел его, постучал в окно, как когда-то, правда не очень-то надеясь застать ее дома. Но, откинув занавеску, выглянула и вправду она: то ли пополневшая, то ли опухшая — посмотрела на него как на чужого. Вышла на крыльцо.

— Давно приехал? — спросила, зябко подергивая плечами под легким платьем.

В дом не приглашала, навстречу не шла.

— Замуж вышла, что ли? — напрямик спросил Алик.

Люська хмуро кивнула, разглядывая оттопыренный карман пиджака на госте, потом решительно тряхнула кудряшками:

— Заходи!

Алик прошел на кухню, сел за прибранный стол.

— Мужик на работе?

— Угу!

— У меня флакон, — хлопнул себя по карману.

— Наливай!

— Как же без мужика с замужней бабой пить? Нехорошо, — сказал он, но, поколебавшись, вытащил бутылку, бросил на стол пачку сигарет.

— Нехорошо! — согласилась Люська. Поставила два стакана, выпила, закурила, вздохнула: — Если придет трезвый — бить будет!

— Найди мне бабу, но чтоб с квартирой! — Алика вдруг развезло от четверти стакана, выпитого «на старые дрожжи». Глаза его плутовато прищурились, заблестели.

— Наливай! — скомандовала Люська и накинула демисезонное пальтишко. — К Римке отведу — она давно без мужика мается.

Алик свернул из куска газеты пробку, заткнул початую бутылку и закуражился вдруг:

— Она хоть какая из себя?

— Увидишь!

Шли темнеющими переулками, оказались в тесном сыром дворике, затем на холодной веранде с электрической лампочкой. Откуда-то появилась длинная женщина с недоверчивыми глазами, чем-то похожая на коромысло.

В чистой комнате, куда она не приглашала, было тепло и пахло углем. Бабенка, чуть подобрев, выставила закуску и прозрачные дорогие рюмки. Люська ее поторапливала. Алик выставил бутылку с затычкой, разлил водку. Люська, не дожидаясь, опрокинула рюмку, всхлипнула:

— Вздрючит Ванечка, это уж точно! — уронила голову на руки и захохотала: — Римка, спробуй его — он в этом году еще не целованный. — И убежала, хлопнув дверью. Алик осторожно выставил вторую бутылку, кивнул ей вслед:

— Если б знала, что бухло есть, не ушла бы. Я ее знаю…

Немногословная женщина пристально посматривала на гостя, будто прикидывала, на какие работы его определить, пила мало и нехотя. Алику неловко было молчать. Он стал заводиться:

— У тебя среди чикинды знакомые есть?.. Ты узнай, кто такой Алик… Ну, что ты за баба? И разговор не получается… Ты одна? Я тоже один. Может выпьем и упадем? Что нам, первый раз?

Женщина ничуть не смутилась, но взглянула на него строго. Алик нащупал в кармане деньги, отсчитал пять, но вытащил четыре пятирублевки:

— Дядя платит! До утра что хочу, то и делаю… Хочу и сплю… Кого колышет?

Оплачено. — И вдруг он ухмыльнулся, не замечая, что глаза женщины становятся все уже и злей: — За бутылку из твоих вычесть, или пополам?

Хозяйка поднялась, будто коромысло распрямилось:

— А ну, вали отсюда! — у нее оказался голос пронзительный, как скрип двери в камере. Цепкой, ментовской рукой она сгребла мятые деньги, сунула Алику в карман, схватила недопитую бутылку, как градусник подоткнула ему под мышку, подталкивая к двери.

— Кочерга долбаная! — вполголоса выругался Алик и заковылял, шатаясь, к Люськиному дому.

На этот раз на крыльцо вышел плюгавенький, до синевы растатуированный мужичок и пророкотал луженой глоткой:

— Какого черта?

— Алик я! — непрошеный гость настойчиво наступал на хозяина, оттирая его от двери. — Поговорить надо с Люськой… И с тобой.

Новый муж обиженно зарычал и толкнул его в темные сени. Сжав за горлышко бутылку, Алик обернулся в полутьме.

— Может ты и хороший парень, но больше так не делай! — проговорил отчетливо. Шагнул в освещенную кухню. На столе красовалась ополовиненная банка с брагой. У Люськи по лицу видно — выкрутилась перед мужем. Алик поставил рядом с банкой свою початую бутылку, сел.

— Люська, рычи баклану — пусть сквозит! — как лист железа по камням, пророкотал прокуренным голосом новый муж. Но за стол сел. Глаза, будто вдавленные под низкий лоб, смотрели в сторону.

— Что он у тебя такой? — тоже к женщине обратился Алик. Потом резко обернулся к мужику, в упор глядя на него через стол: — Имею я право зайти к бывшей жене? Может еще не все вещи забрал? Может долги принес?!

Люську его слова тронули, она подбоченилась с независимым видом, кокетливо поправила локоны на растрепанной голове и громко икнула.

Новый муж что-то пробормотал, но уже миролюбивей. Положил на стол синие от татуировок руки. Алик разливал водку и рассказывал, как его вытурила Длинная. Люська заржала, икая и задерживая дыхание. Выпила, ругнулась, но икота не проходила.

— Ладно, к Тоньке отведу, помнишь?

Алик пожал плечами. Новый муж, подобрев, разлил брагу по стаканам.

— Забыл? Тонька, толстая такая, — Люська, как наседка крылья, раскинула руки, показывая объем бедер подруги. — Ты с ней в позапрошлом году жил. Она рассказывала.

— Дюймовочка?

— Вот, вот! Дюймовочка — сто килограмм костей и сала!

Пьяный гость решительно поднялся из-за стола:

— Веди!

— На посошок, — взялся за банку новый муж. Люська, покачиваясь, накинула пальто.

— В гости и без бухла? — вдруг спросила с недоумением, опять икнув. — Хоть браги возьми у соседей.

Алик выгреб из кармана деньги — сколько захватил пятерней. Люська, как лепестки с цветка, выщипнула две трешки, потом еще рубль, пояснила — за посуду. Вернулась через пару минут. Глаза у Алика опять превратились в две ехидные щелочки:

— Соседка в твоем сарае живет? — кивнул на влажную банку с брагой. — С бывшего мужа втридорога…

— Всех не напоишь! — не смутилась Люська. — А труд должен оплачиваться.

Бегаю, как наводчица, и все бесплатно?

Опять блудили по переулкам, теперь уже втроем, время от времени прикладываясь к банке. Стучали в чьи-то двери, ходили к каким-то соседям.

Потом сидели в теплой просторной кухне. У Дюймовочки красовался румянец во всю щеку, с лица не сходила приветливая улыбка. Алик еще хлебнул из стакана и заклевал носом:

— Кого колышет? — пробормотал. — Оплачено! Что хочу, то и делаю! — Он начал устраиваться спать возле стола. Дюжая женщина легко подхватила его и положила на широкую кровать. На хмельном лице чикиндиста расплылась смущенная улыбка, он был тронут заботой. Алик проснулся среди ночи и почувствовал рядом с собой душноватое тепло женского тела. Дюймовочка с готовностью проснулась, придвинулась к нему полной грудью.

Он прожил у Тоньки три дня. Из дома не выходил. Она бегала в магазин, кормила, выстирала его рубашку, выгладила брюки. Ее румяное лицо неизменно улыбалось. И это начало раздражать. Подкатывала тоска. Алик выходил во двор.