Олег Слободчиков - Сын леса

Сквозь запах оттаявших помоек, шлаковых куч и нездоровой земли пробивался дух набухающей зелени. Тяжелый смог висел над городом. Громко отхаркиваясь, он плевал под ноги и разглядывал копошащихся в сумерках людей. В отличие от них, обреченных, ему было куда бежать. Эта мысль приносила облегчение.

Утром он хотел отправить Тоньку за самогоном, вывернул карманы и нашел всего четырнадцать рублей.

— Деньги-то куда делись? — спросил озадаченно. — Рублей сто должно бы остаться.

— Пропил, — улыбаясь, как матрешка, заявила Дюймовочка. — Ну и я за свет уплатила, налоги… Что ж, совсем бесплатно хотел: и Тоньку, и хату, и щи с мясом?

— Раньше ты брала поменьше! — буркнул Алик, заталкивая мятые трешки в карман.

— Раньше и водка дешевле стоила!

Он выбрался в контору и столкнулся там со знакомым чикиндистом с дальнего участка. Тот не подал руки:

— Когда долг-то отдашь? Получил ведь деньги.

— Уже нету, — смущенно похлопал по карманам Алик. — Хочешь, джинсы забери? Стольник стоят, всего неделю проносил…

Джинсы и пиджак он продал у пивной. Расплатился с долгами. Снял с забора отсыревший свитер. В слесарке нашел чьи-то старые брюки и свои же сапоги с пересохшими, жесткими портянками.

Индеец денег в долг не дал, но сказал завскладом, чтобы тот отоварил продуктами под запись. Уже когда загрузили машину, он бросил в кабину слегка поношенный штормовой костюм:

— Осваивай новый участок, бичара!

Алик разгрузил машину недалеко от устья горного ручья, впадавшего в бурную реку Байсаурку. Здесь, через нее, был бревенчатый скотопрогонный мост, а в пади, из которой вытекал ручей, был лес. Как всегда после города, Алик рад был оказаться хоть на другой планете, лишь бы рядом не было людей и был лес.

Чикиндист разумный и деловой — а в конторе были и такие — разбил бы лагерь прямо возле дороги и жилье построил здесь же, чтобы был подъезд к самому крыльцу. Но Алик перетаскал на себе добрую четверть тонны груза к первым елкам. Там поставил палатку, развесил на нижних сучьях деревьев мешки с продуктами.

Разбив лагерь, он развернул лист ученической тетради. На нем была схема, срисованная с карты в кабинете директора. Среднее течение горной реки походило на кривизну ятагана. Покрытый лесными массивами крутой правый берег был расколот двумя длинными ущельями. Левый же берег был скалист и лыс: несколько коротких и крутых падей на схеме казались зазубринами клинка.

Прежде чем строить избушку, надо было осмотреться.

Ночью дул ветер с ледников, трепал палатку. Попискивали мыши возле продуктов, ухала в скалах сова. Алик курил, выглядывая из-за полога, осторожно стряхивал пепел в спичечный коробок. Немного жаль было пропитых денег, чуть-чуть неприятно вспоминался загул. Но он был в горах. И от сознания, что в город потянет не скоро, на душе было легко и спокойно.

Сквозь шум ветра и клокотание ручья он вдруг уловил странный звук, похожий на приглушенный человеческий голос. Осторожно вылез из спальника, откинул полог палатки, вглядываясь в ветреную темень, прислушался. Мерцали размазанные облаками звезды, луны не было. Звук повторился. Хрустнула ветка, светлячком мигнул вдали луч фонарика, потом еще раз, уже ниже. Кто-то переходил ручей. Алик сплюнул от досады: вот тебе и тихое место — даже по ночам какие-то проходимцы шляются.

Он проснулся в сумерках от далекого хлопка выстрела, и тут же громыхнуло совсем рядом у скал эхо. Кашляя и зевая, вылез из палатки. Весенняя свежесть пахнула в лицо, зябко потекла под одеждой. Прозвучал еще один выстрел, затем охнуло эхо в той стороне, где ночью ухала сова. Алик вытащил из-под одежды двенадцатикратный бинокль, чуть поднялся по тропе, волоча за собой меховой жилет, сел на него, упершись локтями в колени, стал осматривать склон. Двое охотников копошились у кромки снега, возле одинокой ели. Кого-то они там подстрелили. Алик спустился к лагерю, выплеснул из котелка остатки вчерашнего чая, зачерпнул воды из ручья и стал разводить костер. Позавтракав, закурил, откашлялся и вернулся к меховому жилету, на котором лежал бинокль.

Двое вверху тоже развели костер. Алик представил себе булькающий котелок с мясом, и его рот наполнился слюной: давно не ел свеженины. В общем-то, он мог спланировать сегодняшний разведывательный маршрут и через этот костерок.

Если возле него сидят браконьеры — на несколько килограммов дичины можно рассчитывать. Ну а если это охотинспекторы или егеря — так при нем ничего незаконного нет и документы в порядке.

Алик сунул в рюкзак жилет, котелок, пачку чая, полбулки хлеба, повесил бинокль на шею и перепрыгнул ручей. На склоне он быстро нашел ночные следы: один в литых сапогах, другой в рифленках — странная компания. Его заметили метрах в трехстах от костра. Снизу уже без бинокля было видно, что двое сидят возле убитого марала. Алик поднял руку, заверяя в добрых намерениях. Но тот, что был в литых сапогах — высокий и худой — стал перезаряжать ружье стволами в его сторону. Второй поднялся и тоже подхватил дробовик. Совсем невоспитанные ребята — не лесные люди.

Повода уходить в сторону пока не было. И все же поведение незнакомцев настораживало… Какого черта они лежат возле туши третий час, так и не сняв шкуру?

До костра оставалось метров двести. Худой встал, с ружьем наперевес подошел к дереву, крикнул сипло:

— Кто такой? Чего надо?

Алик остановился, тяжело дыша, закричал срывающимся голосом:

— Я здешний травник, хочу перевалить в соседнюю падь.

Худой обернулся ко второму, о чем-то переговорил с ним. Алик выругался, закурил и зашагал вдоль по склону, не набирая высоту и не спускаюсь вниз. А когда вышел на седловину, разделявшую два распадка, увидел тех двоих, поднимавшихся к перевалу. У елки, там, где они сидели, еще дымился костер и беспомощно стыла брошенная туша. Алик постоял, раздумывая, и направился к ней.

Марал-рогач лежал на боку. С окровавленной головы были срублены панты, живот вспорот, взята только печень. Чикиндист подкинул хворост на тлеющие угли и вытащил нож — не пропадать же добру.

Он провозился часа три: ободрав и расчленив марала, уложил мясо в шкуру, спрятал все в камнях возле снежника. Пока работал, сварился полный котелок сочной мякоти с ребер, а на углях испеклась грудинка. В полдень Алик наелся душноватой весенней маралятины, разлегся на солнце, лениво прикидывая, что нужно сделать, чтобы не пропало мясо.

Чуть кровоточил палец, порезанный при шкурении. Алик отхватил ножом манжету новой рубашки — зачем летом длинные рукава? — присыпал рану золой и туго перевязал.

Пора было что-то делать, но не хотелось. Лежать бы вот так, рядом с мясом, дремать, снова есть и опять впадать в дрему, как хищнику в благополучные дни после удачной охоты. Алик с усмешкой подумал: «Угораздило же родиться человеком!» Нехотя поднялся, собрал рюкзак. Прихватить с собой ляжку или лопатку марала не решился: места были незнакомые, охота запрещена.