Олег Слободчиков - Штольни, тоннели и свет

Утром у Такырбаса было странное лицо: будто плохой гример пытался придать ему гримасу озабоченности. Начальник расхаживал возле портала, Лис, клоня повинную голову, семенил за ним, смена делала вид, что работает, тешила начальство. Опять все встало на свои места, поделенные сумасбродным временем.

Я готовил станки к спуску, сидя наверху портала, ждал подъемный кран, смотрел на начальников, слышать, о чем они говорили, не мог, но сейчас понимаю — радовались не тому, что за сутки была проделана работа нескольких недель, а тому, что авария явно была и теперь под ее шумок можно много чего списать. Вертелся Лис, ловил запахи дурных денег, идущие с рук начальника.

Чуть позже я сказал Абишу:

— Главный враг Такырбаса тот, кто хорошо работает!

Я рассуждал, что провозись мы с завалом неделю, он, соответственно, во много раз удачней погрел бы руки на затянувшейся аварии. Я ошибался, много позже понял: все, что мы делаем, мы делаем ему на пользу. Но, Абиш, похоже, поверил мне, самодельному философу.

Еще не началась настоящая работа: едва дошли до коренных пород и только-только собрались показать, на что способны, Такырбас отвалил участку зарплату вдвое больше ожидаемой. От денег не отказываются, высокой зарплате радуются, в глубине души понимая, что это подачка.

Лис на раскомандировках мигал растерянными глазками, шумно чесал затылок, озирался, будто его загоняли в ловушку. Говорил, теперь будем работать по-новому — из управления треста пришла бумага, велено перейти на хозподряд. — «Что за подряд, — ворчали бродяги, — если мы до сих пор не знаем, сколько зарабатываем? Такырбас, как иждивенцам, сколько надумает, столько кинет». Лис смотрел в потолок, хмурился, оправдывался:

— Должны быть расценки на все виды работ. Сам видел, да забыл. Склероз…

А Славка озверел. Проходчики шутили — не надо было откапывать. Но шутка звучала все серьезней, как предупреждение. Чего хотел звеньевой? Может быть, поверил, что теперь каждый будет получать по труду? Он завелся, стал комплектовать свое звено.

Клюшкин с Димкой остались, остальных выжил. На мастера — «салаженка в очках», кричал на каждой раскомандировке: говорил, что дубаки ему не нужны, что лопата падает из рук, когда мастер стоит за спиной, а пользы от него нет.

— Усы оборву, сачок, если крутиться не будешь.

Мастер отмалчивался, но с каждым наскоком звеньевого делал глаза строже. В комнате итээровского общежития, тренировался перед зеркалом, надеялся прожечь Славку взглядом. Лис, Лева, Тихий ухмылялись, помалкивали. Салаженка устроил на участок сам Такырбас.

— Таракан, — не унимался Славка. — Сунет за пазуху транзистор и тормозок с бутербродами, сидит, трясется, как сученка от холода. Я говорю: «Возьми лопату, погрейся!» — А он мотает головой: не могу, я — начальник!

Славка похвалялся, что писал в Якутию и на Колыму, где работают друзья — настоящие проходчики. Вот приедут — дадим жару. Теперь не то, что вчера, — теперь подряд!

Я бурил недалеко от портала. Сигареты кончились, пошел к тоннельщикам. Гляжу, в Славкином звене лопатит схватывающийся бетон мужик в черном подшлемнике. Лицо его показалось мне знакомым, будто вчера виделись. Оказалось — Абиш, только моложе.

Спросил, родственник травника, что ли? Он подмигнул — молчи! Вот тебе и бичара из каменной конуры.

За месяц они прошли двенадцать погонных метров тоннеля. Лис так и не вспомнил расценки. Получили меньше, чем в прошлом месяце, когда завалило Славку, смеялись: вместо того, чтобы пупок рвать, — надо устраивать по аварии каждый месяц.

Славка в город на отгулы не поехал, не пил, шлялся по окрестностям с дробовиком, а по участку с кислой рожей.

Я слышал, что Лис по ночам устраивает концерты, думал, работяги шутят.

Начальник не курил, не пил, жена под боком, — с чего бы ему не спать ночами? Но как-то приспичило проснуться я до рассвета. Зевая и пошатываясь, пересек двор и услышал бормотание во тьме. Лис стоял возле распахнутых дверей склада, под тусклым фонарем, и шарил в воздухе руками. — …Пятнадцать, шестнадцать… Семнадцать… Опять! — вскрикнул возмущенно.

Захлопнул дверь, щелкнул замком и побежал вдоль стены:

— Стой, семнадцатый! Ворюга, кто ты?

Я протер глаза и окончательно стряхнул сон: может, он лунатик?! Не видел бы сам «концерт» — не поверил бы.

На смену я пошел к порталу. Абиш азартно лопатил бетон, брызги летели во все стороны. Славка, проходя мимо, остановился, снял пальцем блямбу раствора с глаза, стряхнул, выругался. Клюшкин, увидев под глазом звеньевого пятно, расхохотался.

Славка, обернувшись к Абишу, скривился:

— Ну, ты полегче, мужик.

Абиш распрямился, увидел меня, кивнул: проходи, мол, мимо, потом поговорим!

Не хотел показывать, что мы знакомы, значит, так надо. Обиды нет! После ужина я отправился к его землянке. Долина казалась белой от лунного света, длинная тень кривлялась, повторяя мои движения, вдали, со стороны поселка, маячила чья-то фигура. Я оглянулся раз и другой — не за мной ли идут? Присел в русле высохшего ручья, подкараулил идущего. Это был Проша и он явно следил за мной, потому что, потеряв из виду, заметался, потом тоже спрятался. Я подождал несколько минут, выпрямился и быстрым шагом направился к могильнику — пусть попробует найти там.

Абиш лежал, отдыхая после трудов. Железяка-меч под головой, в ногах новенький ящик с гвоздями. Я сел на него. Наверху послышались шаги, потренькали камушки и вскоре все стихло. Прислушиваясь, я вполголоса стал рассказывать, что вытворял ночью Лис.

— Семнадцатый — это я! — заявил Абиш. — Разве не догадываешься по зарплате, что на участке мертвые души? Я их узнаю по запаху, а Лис только на ощупь.

Я молчал, не верил помолодевшему старику, но все равно было интересно. И он громче и торопливей заговорил:

— Мертвые души… Шестнадцать человек. Днем делают вид, что работают, ночью торгуют краденым. Вчера Лис давал гвозди. Я пристроился, будто из их компании. Забрал семнадцатый ящик — это справедливо. Лис понять не мог, кричал…

— Старый, а врешь. Нехорошо! — вздохнул я и поднялся, потому что ждал не такого разговора.

Вышел не прощаясь. Вдали, почти у бетонного узла, маячили две тени. Проша и Орангутанг, потеряв меня, возвращались в свой красный вагончик под горой. Я поплелся следом ними, вспоминая ящик гвоздей. Откуда взял? Лис и ржавый гвоздь без расписки не даст.

Клюшкин с шофером мехколонны, ездил в одно из ущелий Турайгыра на ночную охоту, фарить зайцев. Машина вернулась утром и лихо развернулась возле бичевского вагончика. Клюшкин выпрыгнул из кабины, зажимая под мышкой сверток с разобранным дробовиком, в руках — четыре зайца с болтающимися длинноухими головами, толкнул плечом дверь. Славка с Димкой переодевались после смены.