Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

Мейер ждет, пока стихнут аплодисменты.

— Он был освобожден, друзья мои, благодаря тому, что смогла сделать Вахта братства. В честь этого важнейшего события мы решили наградить нашего иранского собрата Камбиза Хостами — заочно, и ему присуждается новая ежегодная премия Лоры Тикнор за смелость в журналистике, которая сегодня вручается впервые.

Мейер гений. Публика встает. Мейер указывает на Лору Тикнор. Все оборачиваются к ней, аплодисменты усиливаются. Лора прикладывает руку к сердцу. Теперь вынудить Лору увеличить поддержку будет не труднее, чем отобрать конфетку у ребенка. Мейер ждет, когда стихнут аплодисменты.

— Сегодня я хочу дать вам обещание. Ровно через год Камбиз Хостами будет здесь с нами и сможет принять награду лично.

Собравшиеся представляют себе красавца иранца с чудесными женой и детьми, семейство, благодарно принимающее дар — жизнь человека, ни больше ни меньше, жизнь, которой он обязан мужчинам и женщинам, аплодирующим себе и ему. Бонни тоже встает и хлопает в ладоши, но все же ей немного не по себе. Чья это была идея — премия Лоры Тикнор? Мейер сам это придумал? Но Бонни должна была узнать об этом первой, или ее решили не информировать?

— Следует ли мне вспомнить о посылках с лекарствами, о потоках вакцин и антибиотиков, которые Вахта братства рассылает по всему миру? О спасенных детях, о жертвах геноцида, нашедших пристанище? Или мне следует рассказать вам о конференциях, где шел важный и действенный диалог между палестинцами и израильтянами, чеченцами и русскими, боснийскими мусульманами и сербами, о той атмосфере любви и доверия, которую нам удалось создать и благодаря которой представители этих враждующих групп сумели говорить откровенно и даже стали друзьями?

Мейер умолкает, и публика разражается радостными возгласами… в честь чего? В честь мечты, которая кажется почти осуществимой — под нежный салат и хорошее белое вино. Мир во всем мире и полное взаимопонимание. Кто этого не хочет? А Бонни жизнь кладет на то, чтобы это случилось.

— Или, быть может, следует упомянуть о летних программах для старшеклассников…

Бонни предпочла бы, чтобы о них он не упоминал. Кто-то из присутствующих наверняка знает о прошлогодних вечеринках с травкой.

— …о программах, где подростки знакомятся, иногда впервые в жизни, с иностранцами, а иногда и впервые с американцами, родившимися за пределами США.

За пределами США? Слушатели чуть ли не хором охают. Где эти ребята жили? На Марсе? Где-то… на Среднем Западе?

— Эти дети проводят две недели в какой-нибудь глубинке и возвращаются, по-новому понимая свое отношение к другим людям и, самое главное, узнав правду о том, какие они, эти другие люди. Рассказывать больше ни к чему: я надеюсь, вы скоро увидите все своими глазами. Я счастлив сообщить вам, что Пи-Би-Эс выказала некоторый интерес к финансированию документального фильма о нашем ставшем ежегодным летнем лагере «Гордость и предубеждение».

Ежегодный лагерь «Гордость и предубеждение»? Документальный фильм? Когда это случилось? И что за «некоторый интерес»? Бонни снимает очки и снова их надевает. Улыбка Роберты кричит о том, что это ее заслуга. Где была Бонни, когда все это происходило? Возилась с неонацистом, пока Роберта вела переговоры с крупнейшей телесетью? Ну, допустим, не крупнейшей. Но Пи-Би-Эс со счетов не скинешь. Прекрасно! Роберта делает свою работу, наконец-то! Фильм только поможет Вахте братства, разумеется, при условии, что не просочатся слухи о юридических проблемах и «60 минут» подключатся. Хорошенькая получится история! Подростки и наркотики на базе отдыха высоконравственного фонда. Но если фильм получится и выйдет в эфир, Бонни будет легче работать. Конечно, я с радостью пожертвую. Я видел о вас сюжет на ТВ.

— Но… — Мейер держит эффектную паузу. — Права человека без ответственности человека — ничто. Права человека требуют от каждого из нас того, что Кьеркегор называл прыжком веры, который требует столько же смелости, как и прыжок с самолета. Прыжок с нравственного трамплина.

Собравшимся, не самым смелым людям на свете, такое представление о себе очень по душе. Им по силам прыжок с нравственного трамплина. Они способны на экстрим. И что с того, что их отважные прыжки — это использование телефонов и чековых книжек? Поддержка организации вроде Вахты братства — это поступок, азартная игра. Они делают ставки на людскую порядочность и будущее человечества. Коллективный энтузиазм стимулирует не хуже виагры. Гости встают.

Бонни смотрит на Винсента. Речь Мейера так ее зачаровала, что она забыла, что следующий — Винсент. Вот и говорите о том, как трудно выступать вторым! И что Винсенту делать после фейерверков Мейера? Очень может быть, что он выйдет, запаникует, станет мямлить что-то себе под нос. Или оговорится и выдаст что-нибудь расистское. Про латиносов или япошек . Если Винсент провалится, он навредит и тому важному делу, над которым трудится сейчас Мейер. Совершенно не нужно, чтобы публика заинтересовалась тем, сколько денег фонд выкинул на нравственное возрождение паренька из низов, и еще вопрос, возродился ли он.

Винсент так сосредоточен на Мейере, что взглядов Бонни не замечает. Она пытается быть объективной, ищет хоть намек на ухмылку, насмешку, презрение. Но видит в глазах Винсента только восхищение и восторг. Он не меньше, чем Бонни, обожает Мейера и фонд. Да и кто бы устоял? И эта любовь направит Винсента, поможет ему сделать и сказать все, что нужно. Винсент отхлебывает вина, подцепляет на вилку салат — не сводя глаз с Мейера.

— Каждый прыжок укрепляет нас, это как зарядка. Наши друзья-ученые сказали бы: он прокладывает новые проводящие пути для нервной системы. Сейчас считается, что жировые клетки, в которых накапливается жир, формируются в детстве, и вот так же в душе формируются клетки веры, хранилища доверия и верования. И это — еще одна причина двигаться дальше, к сердцам по одному, от мужчины к мужчине, от женщины к женщине, от ребенка к ребенку. От человека к человеку. Еще одна причина перестать винить других, но собраться и сделать самому…

Мейер снова держит паузу, публика аплодирует концепции спасения мира по принципу «сделай сам». Мейер поднимает руку, чтобы остановить овацию. Он дирижирует залом, как оркестром, следит за каждой нотой.

— Если бы мне надо было одним словом определить то, что мы делаем, что пытаемся делать, что хотим делать, я бы выбрал слово… — новая пауза, все пробуют догадаться, — …слово «перемены». Духовные и политические перемены.

Человек, которого я хочу представить вам, действительно переменился. Блудный сын вернулся в лоно любви, после долгого пребывания в пустыне предубеждений и ненависти. Встреча с этим человеком помогает понять, что мы не можем все время убеждать лишь единомышленников. Он — живое воплощение того, что мы должны делать, а должны мы пытаться обратить тех, кто думает не так, как мы, тех, чей образ мыслей вызывает у нас страх и презрение. Мы должны узнать о них, а они — о нас. И тогда мы все преобразимся.