Джеймс Купер - Избранные сочинения в 6 томах. Том 6.

— Почему вы смотрите на меня такими глазами, мать моя! — воскликнула она, наклоняясь и умоляюще касаясь рукой плеча наставницы, как бы желая вывести ее из задумчивости.

— Я все объясню. Лучше знать самое худшее, чем обречь тебя на гибель. Я не доверяю этому кораблю и никому, кто на нем плавает.

— Никому?

— Никому.

— На флоте его величества могут встретиться дурные и злонамеренные люди, но нам нечего бояться: ведь если не боязнь бесчестья, то страх наказания будет нам защитой.

— Боюсь, что преступные души, собравшиеся здесь, не знают иных законов, кроме собственных страстей, и не признают власти, кроме той, что избрали себе сами.

— В таком случае, они пираты!

— Они и есть пираты.

— Пираты? Все?

— Наверное. Там, где один преступник, никто не уйдет от подозрения.

— Но, дорогая сударыня, мы же знаем, что среди них есть один, кто наверное невиновен, — ведь он попал сюда вместе с нами при обстоятельствах, когда обмана быть не могло.

— Этого я не знаю. Подлость столь многолика, и столь разные люди оказываются подлецами! Боюсь, что в этой каюте собраны единственные, кто может полагать себя честными на этом судне.

Джертред потупила взор, и губы ее задрожали от неудержимого волнения и от какого-то чувства, неизъяснимого для нее самой.

— Ведь нам известно, откуда взялся наш новый знакомый, — сказала она вполголоса. — Стоит ли зря винить его, даже если подозрения ваши справедливы в отношении других?

— Пускай я несправедлива к нему, но будем предполагать худшее. Возьми себя в руки, моя дорогая, сюда идет наш юный слуга; может быть, нам удастся что-нибудь выведать.

Миссис Уиллис красноречивым жестом предложила своей воспитаннице овладеть собой и сама быстро придала лицу выражение безмятежности, которое обмануло бы и более опытного человека, нежели мальчик, медленно спускавшийся в каюту. Джертред отвернулась, а ее наставница заговорила с юношей мягким голосом.

— Родерик, дитя мое, — начала она, — у тебя уже глаза слипаются. Видно, ты недавно служишь на судне?

— Достаточно давно, чтобы не засыпать во время вахты, — холодно отрезал мальчик.

— В твои годы лучше быть под крылышком заботливой матери, нежели под началом боцмана. Сколько тебе лет, Родерик?

— Я прожил довольно, чтобы стать мудрее и лучше, — ответил он, и тень задумчивости пробежала по его лицу. — Через месяц мне минет двадцать.

— Двадцать? Ты смеешься надо мной, шалун!

— Разве я сказал двадцать, сударыня? Пятнадцать будет куда ближе к истине.

— Это другое дело. И сколько же лет из них ты провел в море?

— По правде сказать, только два года, хотя они часто кажутся мне десятью, а порой думается, что прошел всего лишь день.

— Ты слишком романтичен, дитя мое. Тебе нравится это ремесло воина?

— Воина?

— Конечно. Разве те, кто служит на корабле, построенном для войны, не становятся воинами?

— О да, безусловно, наше ремесло — война.

— И тебе уже довелось видеть ее ужасы? С тех пор как ты служишь, судно побывало в сражениях?

— Это судно?

— Конечно, это. Разве ты плавал на другом?

— Никогда.

— Значит, об этом судне и идет речь. Много ли наградных получает экипаж?

— Чрезвычайно. Здесь никто не нуждается в деньгах.

— Значит, судно и его капитан в чести у команды. Моряк ценит судно и капитана, если жизнь у него привольная.

— Да, сударыня, нам здесь привольно живется. И среди нас многие любят и судно и капитана.

— А есть ли у тебя мать или близкий друг, которым ты отдаешь заработанные деньги?

— Есть ли…

Мальчик отвечал на вопросы с таким безразличием, что, пораженная его тоном, она повернула голову и бросила быстрый взгляд на его лицо, желая прочесть его чувства. Но он стоял словно в каком-то оцепенении и смотрел ей прямо в глаза ничего не выражающим взором, словно не сознавал, кого видит перед собой.

— Родерик, — продолжала она осторожно, стараясь не спугнуть его малейшим намеком на странность его поведения, — расскажи мне о твоей жизни. Наверно, тебе весело здесь?

— Мне очень грустно.

— Странно. Юнги обычно весельчаки. Наверно, командир чересчур строг с тобой?

Ответа не последовало.

— Я так и знала: ваш капитан деспот.

— Вы ошибаетесь, я никогда не слышал от него ни одного грубого или неласкового слова.

— Значит, он добр и ласков. Ну и счастливец же ты, Родерик!

— Это я счастливец, сударыня?

— Я, кажется, говорю ясно: счастливец.

— О да! Мы все здесь очень счастливы.

— Что ж, это хорошо. На корабле, где царит недовольство, живется не сладко. И вы часто заходите в порты, и ты там развлекаешься, на берегу?

— Я не стремился бы на берег, сударыня, если бы хоть один человек на борту любил меня.

— Разве у тебя нет друзей? А мистер Уайлдер?

— Я слишком мало его знаю. Я никогда не видел его до тех пор…

— До тех пор?

— … пока мы не встретились в Ньюпорте.

— В Ньюпорте?

— Вы же знаете, мы оба оттуда.

— Вот оно что! Теперь я понимаю. Значит, твое знакомство с мистером Уайлдером началось в Ньюпорте? Когда судно стояло вдали от крепости?

— Да. Я отвозил ему приказ принять команду над бристольцем. Он лишь накануне поступил на наше судно.

— Так недавно! Тогда вы действительно мало знакомы. Но капитан, наверно, хорошо его знает?

— Люди надеются, что да, но…

— Что ты хотел сказать?

— Никто не смеет спрашивать отчета у капитана. Даже я могу только молчать.

— Даже ты? ! — воскликнула миссис Уиллис, от изумления теряя всякую сдержанность.

Но мальчик был так погружен в свои мысли, что не уловил внезапной перемены. Он так мало замечал, что творится вокруг, что гувернантка без малейшего опасения тронула Джертред за руку, молча кивнув ей на его безучастную фигуру.

— А как ты думаешь, Родерик, — возобновила она свои расспросы, — нам он тоже не станет отвечать?

Мальчик вздрогнул. На лице его появилось осмысленное выражение, и он быстро взглянул на Джертред.

— Она очень красива, — горячо ответил он, — но пусть не слишком надеется на свою красоту. Ни одной женщине не укротить его нрав!

— Неужели сердце его столь очерствело? Неужели вопрос, заданный прекрасными устами, останется без ответа?

— Послушайте, сударыня, — сказал он с серьезностью столь же поразительной, как и скорбь, звучавшая в ею тихом голосе, — за эти два года я видел больше, чем иному довелось испытать за целую жизнь. Бегите отсюда, даже если вам придется покинуть судно так же, как вы прибыли: на шлюпке, без палубы и без каюты. Здесь не место невинности и красоте.

— Слишком поздно, мы уже не можем последовать твоему совету, — горестно сказала миссис Уиллис, взглянув на молчаливо сидящую Джертред. — Но расскажи нам еще что-нибудь об этом удивительном судне. Ведь ты случайно попал сюда?