Ольга Ш. - Вразнос

Но я так и не дошла, и так и не сказала, что он интересный, здоровский, и главное, он — это он.

Не сказала и не поболтала с мамой.

А перчатки остались. Вот они — с маленькой дырочкой и немного замазанные, но вполне в сохранности, спят в углу шкафа и дожидаются зимы.

— У тебя же есть перчатки! От любимого-дорогого! Ты их, конечно, бережешь, не посеяла?

— Берегу, не посеяла, но случайно!

— Перчатки, что перчатки? — рассеянно бормочет Макс.

Действительно, если знать все обстоятельства, то что уж тут — перчатки!

Даже Те Самые Перчатки!

Новый год — это такое серое и скучное подбрюшье года, когда вроде бы что-то должно быть — ан нет. Только вся накопленная тяжесть начинает давить, и елка в углу стоит, немым укором, осыпается и желтеет, преждевременно стареет под густой косметикой игрушек и мишуры.

Водка, салат и «Ирония судьбы». Ежегодная прививка ироничности. Мягков — не секси. Брыльска — ну, если причесать… Да они старые!.. Шутишь?! Они (тогда) — моложе тебя (сейчас).

Горошек, картошка, майонез, особая колбаса мортаделла, единственная здесь похожая на вареную колбасу. Не забыть остановить их ДО того, как они построгают листочками. Успеть в броске вырвать батон колбасы, положить на стол, торжественно, тихим голосом, медленно — чтоб не заподозрили маньяка — объяснить: мне куском! — Куско-о-о-м??? — Да, я сама порежу.

А огурцы? Ну, и так понятно. «Здесь вам не там». Чтоб не забывались. Мы же — колбасная эмиграция, а не огуречная — вот и мучайтесь. Не все купишь за деньги. Дождись рынка, когда немцы приедут со своими огурчиками. Тогда и будут тебе огурцы.

…Ох уж этот русский салат, «простая еда» — ничего себе простая, пока все купишь — ноги сотрешь. Не люблю, не люблю — и злюсь.

Зачем салат? Чтоб напомнить — мы русские? Кому напомнить? Перед кем напомнить? Да просто вкусный салат, ничего не надо напоминать. Просто вкусный? Ах, вот оно что? Просто вкусный, не надо напоминать, понятно.

И смотреть «Иронию судьбы», потому что так принято? Как им сначала не везло, потом прорыв, а потом все-таки повезло? Сначала были лузерами, а потом напряглись (и повезло) и — в дамки?!

«Брыльска… Я не сказал бы ей нет. Не сейчас, а тогда…» — «Что ты на меня смотришь? Я таких, как Мягков, на парти не встречаю». — «Ну, это понятно! Приличный человек!» — «Знаешь, куда все эти ваши приличные? Вот-вот»…

Если б у меня на диване оказался незнакомый пьяный мужик — я не стала б его метлой. Я бы ходила вокруг и делала маленькие шумы. Пока не проснется. И он не оказался бы Мягковым. Башибузуком он бы оказался, вот что.

Не надо бояться прорывов, пьяных слез, не надо бояться мордой в салат. Не надо бояться такого платья, как у нее, не надо бояться пиджака, как у него. Не надо бояться, и не надо стесняться… Местные обо всем этом просто не знают, этого для них не существует, для них это — пустое место.

«Да они моложе тебя!.. Тогда были моложе».

Нет, мне не потянуть этот город, мне не потянуть эти салаты, мне не потянуть — пустоту улиц и пустые магазины! Мне не потянуть — молчащий, замолкающий после строгого СМС мобильник… Но ведь я и не должна это все тянуть? Достаточно только купить билет. Достаточно — удрать, увернуться от умывальников начальника, и — по английской Садовой, по лондонской Тверской.

Я наготовила салат, вот вам — ведро.

А сама — еду в Лондон, потому что здесь уже — ничего уже не исправишь.

Еду — и стараюсь ни о чем не думать, приготовиться к радости.

СМСю, тычу палочкой подружку: есть новогодний спирит или нет? Вроде есть — от одного ее голоса уже радостно.

Может, и встречу кого на парти. Я не то что надеюсь, не то что расчитываю (хотя у меня и ручки болят, нецелованы, у меня и попка болит, у меня и животик болит, у меня и язычок болит) — но — нет, ничего делать не буду, и планировать не буду, и мечтать… Мы же не те, кто планирует, рассчитывает, заманивает. Нет.

Но все может случайно — завариться, притянуться, случиться — само по себе. Случайно, нежданно… Просто от общего восторга. А вы тут кушайте ваши салаты — и не надейтесь на большее.

Вот и еду, еду, за окном — лысые поля, белые домики. Все в предвкушении Нового года, который просыпется, как мишура с неба.

Настенька лежит на спине посреди комнаты, балкон открыт, белые подушки на полу и белый диван в углу. Под потолком кружится музыка. Лапки у Настеньки подогнуты. Длинный Томас машет мне вялой рукой — тот самый Томас, которого видно отовсюду, как Эйфелеву башню.

Новогодний спирит, как я вижу, уже вовсю. Я ложусь рядом. Хорошо. Но тревожно. Радужные волны начинают бродить во мне, но потом взрываются пузырями. Я приподнимаюсь на локте.

— Настенька, моя вечная сказка, сладкая мушиная бумага!!! Нет никого слаще тебя! Но — слушай меня, я скажу что-то неважное! — только тогда сказка настоящая — когда можно — выбежать и забежать обратно! Да-да, у меня есть — другой домик, куда нужно забежать! Я поеду к французским девочкам, они меня зовут и ждут, я их любимая мягкая игрушка! Они на меня не нарадуются — уж не знаю, за что полюбили, но полюбили же! У главной французской девочки улыбка как у Чеширского кота! А мышка Марин? Ох, они все славные! Славные, нездешние, юные! А потом, обласканная и обцелованная, я приеду к вам — и еще их приведу!

Настенька машет лапкой:

— Давай. Потом встретимся.

Новый бойфренд Марин, нервный португалец, по тощим мускулам пробегают искры, кудри вздрагивают, как пчелиный рой.

— Идите-идите! Вы хотите на прогрессиииивный транс. Девочки же любят прогрессииииивный! — кричит он.

Какое-то неприятное, взвинченное безумие. И тарелки хлопают. Люди сталкиваются на лестнице, не видя друг друга, не здороваясь. Французские девочки летают кругами, меняют платья, наливают вино, меняют бокалы, режут и не дорезают колбасу, раскладывают и собирают еду. Кто-то сильно взрослый и тоже, очевидно, примазавшийся ко француженкам, — сидит на софе, посредине развала и раздрая, кружения и жужжания, и с терпением, показывающим опытного фестивального ветерана, пьет чай (держа чашечку в мощных татуированных ручищах) и что-то грузит некрасивой и тоже «примазавшейся» английской девочке с серьгами-рожками в ушах. Они тут так же не к селу, как я — и мне становится грустно на них смотреть. Нервно жужжащий рой. Кокаин. Я не вплетаюсь в этот рой, сижу в сторонке, чужая. Они — зимние, тревожные, не летние.

Все другое, я не попадаю в такт — то ли просто время прошло, то ли в нашем сером городе, вдали от Лондона — сбилась. Как славно было летом!.. На какой камешек наступить, чтобы стало радостно и просто? Я не знаю. А там, тогда, под деревом? Нууу… там мы уж все опростились до безобразия. Там я камешек отыскала. Снова ждать, пока все станет легко? Нет.