Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Тут от страха зеленеет уже сам Голгофский.

— А почему эти письмена станут видны через сто лет?

Курт З. пожимает плечами.

— Запалы ждут в земле, — отвечает он. — Или не в земле, а в почве. Иногда они упоминали про ключи, иногда про запалы. Народу предъявят какие-то ключи, и немцы все увидят прямо в небе. Я же говорю, они к концу войны посходили с ума. Все потом приняли яд. Вслед за нашим бедным фюрером, гори он в аду… Хотели отравить и меня, но я убежал.

Становится ясно, что Курт З. сказал все — прессовать его дальше бесполезно.

Голгофский уезжает в Осло. Через день, уже собираясь в Москву, он решает перезвонить своему информатору, чтобы задать еще пару вопросов про «Аненербе» — но на том конце провода отвечает незнакомый голос. Это какой-то социальный служащий. Курт З., увы, не может подойти. Он скончался.

Голгофский лезет в интернет — и находит новость о самоубийстве немецкого пенсионера: повесился в ванной на шарфике. Ну да, понимаем.

Курт З. совсем не походил на человека, готового умереть по своей воле… Голгофский чувствует, что вплотную приблизился к важной тайне, и опасность теперь висит над ним самим. Он успокаивается только тогда, когда самолет отрывается от земли.

Черноморский след оказывается даже интересней норвежского.

Альбина Жук — редкое имя. Возможно, думает Голгофский, девушка с фотографии еще жива… Примерно неделя уходит на поиски (Голгофский не уточняет своих методов, но мы полагаем, что он опять пользуется доступом к базам спецслужб).

Женщин с таким именем немного; одна, весьма преклонного возраста, до сих пор живет недалеко от Сухуми. Голгофский находит ее фотографию: годы, конечно, сделали свое, но ее еще можно узнать. Голгофский звонит ей и назначает встречу, ссылаясь на некие «важные и грустные новости» из-за границы.

Голгофский не знает, почему снимок Альбины лежит в книге про «Аненербе» на развороте с фотографией Курта З. Альбина, скорей всего, связана не с ним, а с Изюминым. Но она могла быть знакома и с немцем. Чтобы выяснить это, Голгофский придумывает элегантный и недорогой метод.

Он приезжает домой к Альбине Марковне с большим букетом красных роз. Его встречает седая старушка в блузе с орденом Трудового красного знамени. На стене в ее комнате — портреты Сталина и Софокла.

Голгофский вручает ей цветы и объясняет, что выполняет роль душеприказчика покойного Курта З. Тот завещал ей букет алых роз и слова восхищения и восторга.

Альбина Марковна в недоумении. Она никогда не слышала про Курта З. У нее совершенно точно не было знакомых с таким именем.

Голгофский готов к такому повороту.

— Насколько я понимаю, — говорит он, — это был приятель генерала Изюмина.

— А-а, — протягивает Альбина Марковна. — Теперь понятно. Изюмина я знала в молодости. Я была старше, но мы… Наверное, он рассказывал этому Курту про наши… безумия.

Альбина Марковна заметно краснеет.

Букет получает убедительное объяснение: действительно, достаточно дешевый подарок, чтобы отправить его незнакомому человеку, и, вместе с тем, знак внимания, свидетельствующий о произведенном — даже в пересказе — впечатлении. Видимо, Изюмину было что рассказать про молодую Альбину. Впрочем, меланхолично замечает Голгофский, так будет думать про себя любая женщина.

Расчет Голгофского точен, и он не рискует ничем: ни Изюмин, ни Курт З. уже не разоблачат его обман. Альбина Марковна млеет и готова к разговору.

— А вы знавали Изюмина? — спрашивает она.

— Я знаю его дочь, — отвечает Голгофский. — Мы друзья.

— Ирочка… Я видела только ее фотографии. Она могла бы быть и моей дочерью, сложись все иначе…

Альбина Марковна начинает вспоминать былое. Она, оказывается, долгое время работала совсем неподалеку — в НИИ специнформации. Когда она была еще молода, тут же стажировался юный Изюмин.

— Он был тогда курсантом-пограничником, — говорит она. — Ну и потом он ко мне приезжал, уже из Москвы. Мы встречались несколько лет.

Голгофский осторожно переводит разговор с Изюмина на этот НИИ специнформации. Что это было такое? Ему очень интересно, он как раз работает над монографией про советские НИИ того времени…

— А давайте-ка туда съездим, — неожиданно предлагает Альбина Марковна. — Я давно сама хотела, да все недосуг. А сейчас вот и повод есть… Тут недалеко.

Альбина Марковна везет Голгофского на берег Черного моря. На машине к нужному месту теперь не проехать — почти километр надо идти по тропинке. Природа вокруг так хороша, что Голгофский на время даже забывает о цели своего визита.

Следует длинный диалог, где Альбина Марковна рассказывает Голгофскому, что мощное черноморское присутствие необходимо России с геомистической точки зрения. Голгофский сперва не понимает, что это значит, или делает вид — и Альбина Марковна разъясняет, что Европа тайно тяготеет к воссозданию Римской империи: даже беженцев принимают в основном с тех территорий, где располагались римские провинции.

Боясь спугнуть информатора, Голгофский ни с чем не спорит.

— Геомистика, — говорит Альбина Марковна назидательно, — учит, что единственный шанс России остаться в Европе — это сохранить как можно больше территорий, где когда-то существовала греко-римская культура. Это как всунуть ногу в просвет закрывающейся двери, а поскольку наши недруги закрывают дверь весьма упорно, надо, чтобы на этой ноге был очень прочный боти…

Голгофский собирается уже спросить, зачем, собственно, всовывать туда ногу, — и в этот момент перед ними открывается вид на развалины советской эпохи.

— Пришли, — прерывает себя Альбина Марковна.

Впереди — скелет большого трехэтажного дома, сохранивший фрагменты мозаики: мальчик, бросающий модель самолета в небо, и девочка, несущаяся куда-то на коньках. Ниже, на спускающемся к морю земляном скате — остатки крупной сельскохозяйственной фермы. После лекции Альбины Марковны Голгофскому кажется, что это римские руины.

— Вот тут и располагался НИИ специнформации, — говорит Альбина Марковна. — Его построили сразу после войны, тогда он назывался по-другому. Я пришла позже. Вон там, на третьем этаже, была моя комната.

— В чем заключалась ваша работа? — спрашивает Голгофский.

— Я была комсомолка, — отвечает Альбина Марковна. — Честная, прямодушная. Всей душой стремилась в коммунизм. И начальство это знало. На мне обкатывали передовицы перед тем, как пустить их в печать.

— В каком смысле обкатывали?

— Ну, в самом прямом. Я сидела за столом в обитой пробкой комнате. Передо мной стоял поднос со сладким чаем и печеньем, чтобы лучше работала голова. Мне давали наклеенную на бланк передовицу — их слали по телеграфу из Москвы. Я ее читала и потом выставляла градус веры по десятибалльной шкале.