Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Той самой, про которую говорила Ирина.

Голгофский вознагражден за свой труд: в этот момент он берет сразу два следа — и оба приведут к важнейшим открытиям.

Но по порядку.

На заложенном развороте — сильно отретушированная иллюстрация (видимо, книга воспроизводит снимок из старой газеты — подобная ретушь в военные годы часто была необходима по технологии). На снимке люди, стоящие на фоне изукрашенной рунами стены. Некоторые в эсесовском камуфляже, другие почему-то в хламидах. Те, что одеты в хламиды, держат в руках дубовые ветки (не доверяя дедуктивным способностям читателя, Голгофский поясняет, что понял это по форме листочков).

Под снимком подпись:

«Персонал «Аненербе» в одном из нацистских лагерей смерти, февраль 1945».

Связь «Аненербе» с лагерями смерти не вызывает у Голгофского особого удивления: он знает, что «Академия родового наследия» с 1937 года подчинялась немецкому ГУЛАГу — «Инспекции концентрационных лагерей». Непонятно другое — чем заняты люди в хламидах и почему в руках у них ветки?

Авторы книги и сами не знают. Видимо, это какой-то ритуал — но какой? Так мог бы выглядеть, например, арийский Новый год. Или семинар нордических лесников, делящихся бесценным селекционным опытом под доносящуюся уже канонаду центральноазиатского вторжения.

На книжной странице есть пометки, сделанные генералом Изюминым. Один из эсесовцев обведен чернильным овалом. На полях написано: «Последний из свидетелей Курт З. [9] фамилия опущена по этическим причинам. — Ред. , на момент фотографии восемнадцать лет, сейчас проживает в Норвегии по адресу… (Дальше следует точный адрес.) Командир в «Аненербе» — шарфюрер Блюм».

Указано даже название концлагеря — откуда-то Изюмин знал все эти подробности.

Теперь Голгофский смотрит на саму закладку.

Она тоже весьма таинственна.

Это черно-белая фотография на толстой бумаге. Но здесь изображение хорошего качества: южные горы, море, белая беседка с колоннами в духе колхозного ампира, типичного для послевоенных черноморских здравниц. У колонны стоит девушка в белой панаме и халате с кистью.

На обороте подпись:

«Я не представляю, что бы я делала без тебя. Но я знаю, что ты скажешь: то же самое, милая… Твоя Альбина Жук, Сухум».

Вероятно, эта женщина как-то связана либо с генералом Изюминым, либо с эсесовцами на снимке. Первое вероятнее (скорей всего, это приморский роман) но учесть следует оба варианта. Генерал, скорее всего, заложил книгу на важном месте — и заодно спрятал в ней памятную фотографию.

Интерес Голгофского привлекает композиция снимка. Беседка и неведомая Альбина смещены к его краю — а в геометрическом центре какие-то далекие корпуса на самом краю моря. Кажется, трехэтажный пансионат с мозаикой на стене. Вокруг — не слишком вписывающиеся в черноморский ампир сельскохозяйственные пристройки.

На снимке видна достаточно характерная линия берега, и после корпения над интернет-картами сухумской зоны Голгофский устанавливает точную геолокацию. Дом на берегу вроде бы сохранился, но место выглядит запущенным. Беседка на снимке уже не видна.

Голгофский оставляет сухумский след на будущее — и переключается на Норвегию.

По адресу, записанному в трактате про «Аненербе» (указан даже почтовый индекс) действительно проживает некий Курт З. Это глубокий старик, долго работавший в Балете телевидения ГДР, а потом, после объединения Германии — на культурной программе берлинского радио. Другой информации о нем нет.

Голгофский решает связаться с ним, пока тот еще жив. Готовясь к встрече, он смотрит записи выступлений Балета телевидения ГДР, затем читает материалы культурных программ берлинского радио, а потом перечитывает культурные программы берлинского радио под музыку Балета телевидения ГДР.

«Вниманию будущих исследователей, — отмечает Голгофский в непонятной уверенности, что кто-то пойдет по его стопам, — вместо Балета телевидения ГДР достаточно будет посмотреть последние клипы Раммштайна — но я, к сожалению, набрел на этих генетических дублеров слишком поздно».

Когда немецкая культурная смесь начинает лезть у Голгофского из ушей, он решает, что готов к контакту.

Он пишет Курту З. письмо — но по зрелом размышлении понимает, что отправлять его нельзя: вряд ли Курт З. афиширует свое прошлое. Письменный запрос или телефонный звонок могут его спугнуть, и потом информатора будет не разговорить.

Голгофский летит в Норвегию лично.

Курт З., надо сказать, устроился неплохо. Он живет на берегу фьорда в красном деревянном доме на сваях. У дома большая открытая терраса — когда Голгофский выходит из машины, ветеран «Аненербе» сидит именно там, кутаясь в плед. У него седая борода и румяное лицо любителя сауны.

Голгофский говорит по-английски с небольшими вкраплениями немецкого. Он объясняет Курту З., что работает над книгой про Балет телевидения ГДР — и хочет задать несколько вопросов. Курт З. благосклонно кивает и приглашает Голгофского в дом.

На стенах в гостиной висят большой радужный портрет Элтона Джона, фото Обамы в Берлине и постер немецкой партии Зеленых. Все тайные нацисты, думает Голгофский, несчастны по-разному, но маскируются одинаково.

Курт З. спрашивает, как будет называться книга Голгофского. У того уже готов ответ: монография «Балет телевидения ГДР как ультимативная манифестация немецкого духа» (здесь Голгофский продлевает в будущее свою мысль насчет немецкой философии и «Аненербе», как бы надевая на один елочный шпиль другой, действительно окончательный). Курт З. хмурится и просит пояснить, что имеется в виду.

Голгофскому приходится импровизировать — но он не зря столько дней готовился к встрече.

Сперва он вспоминает немецкое название Балета телевидения ГДР — «Deutsches Fernsehballett». Буквально, рассуждает он, это переводится как «балет немецкого дальновидения», что можно и нужно рассматривать как центральный гештальт современных немецких медиа и общую метафору всей послевоенной германской культуры, западной и восточной. В наиболее полной форме это относится, конечно, к средствам массовой информации; Курт З. служил и в балете, и в новых немецких медиа — и как никто другой способен подтвердить или опровергнуть догадки автора.

Курт З. хмурится сильнее — и просит объяснить, что Голгофский имеет в виду, говоря о медийном гештальте.

Голгофский пускается в длинные рассуждения: ссылается на неизбежного Шпенглера и проводит аналогию: балетные па и антраша, дизайн костюмов и общая энергетика «Deutsches Fernsehballett» полностью отражены в практиках современных немецких СМИ.

Курт З. требует привести пример. Вот, пожалуйста, отвечает Голгофский, совсем недавний случай: опозорившись с фейковым журналистом, много лет публиковавшим поддельные новости, немецкий журнал начинает бойко разоблачать сам себя, торгуя уже не фейковыми новостями, а раскаянием и рассказами о том, как глубоко и безнадежно он пал. А когда с позора снят весь морально-финансовый навар, опять начинается business as usual.