Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Тянулось время. Он безучастно смотрел в одну точку за плотной серо-оранжевой пеленой облаков, где летаргически долго висел задумчивый диск солнца, словно решая, хочет ли он действительно опуститься за горизонт.

— Ты знал? — с подозрением спросил Павел. Кузьма вздрогнул.

— О чем?

— Ну, об этом… — Он мотнул головой в сторону дома.

— Что? Нет, конечно!

— А видно, что не удивился, — с легким раздражением сказал Павел, закуривая.

— Дай мне тоже.

Теперь оба курили, но разговор не ладился. Кузьма понимал, что Павел, как самый преданный из всех, ждет откровенности, а он не может ответить.

— Дело не в этом. Что-то надвигается.

— Ничего не понимаю, Кузьма. Это твои развлекаются или ты сам?

— Они теперь не мои.

— Я так и думал. Только Никита к тебе несколько дней назад ходил и вернулся очень веселым.

— Ну и что?

— Ну и то! Может, ты его надоумил?

— С ума сошел?!

В этот момент толпа заметно шелохнулась и посторонилась. По грунтовой дорожке к самому дому Санька подкатил «лексус» главы администрации. Такой тут был один, поэтому все сразу поняли, кто приехал. Женщина вылезла из машины и тут же уперлась разъяренным взглядом в Кузьму.

— Отойдем, — велела она.

Они не виделись с того дня, как она заезжала по поводу драки. Глава администрации прошла добрых два десятка шагов, потом резко повернулась к Кузьме.

— Ну и?! — воскликнула она и вдруг зашлась бешеным кашлем, который разгорался с каждой секундой все сильнее. Было что-то жуткое в покрасневших слезящихся глазах маленькой пухлой женщины, пока приступ сгибал и разгибал ее. Она закрывала рот большим алым платком, но он увидел, когда наконец-то она разогнулась, что на ее ладонях и материи теперь кровь.

— Болеете? — участливо спросил он.

— Ты что здесь устраиваешь?! — остервенело рявкнула она, собрав остатки сил. — У меня на это времени нету, Кузя! Ну-ка объясняй, что это за хренотень между вами случилась?

— А чего это вы со мной так? — огрызнулся Кузьма, закуривая. — Я тут не при делах.

— Не при делах?! — прошипела глава администрации. — А я знаю, что при делах!.. Значит, так! Если ты вдруг решил, что ты особенный, я тебе разъясняю: власть тут — вон они! — Она кивнула в сторону крыльца, где курили участковый и опер, взирая на собравшуюся у дома толпу с пастушьим безразличием. — И нам с тобой надо играть по их правилам, усек?

— Я ни по чьим…

Женщина вдруг схватила его за руку и заставила нагнуться к себе. Два маленьких воспаленных глаза впились в него, и он почувствовал дурной запах изо рта. Она хотела что-то сказать, но он избавился от ее цепкой ручонки и отстранился.

— Отвяжись, Алла Романовна! Забыла, с кем…

— Ты меня слушай, — топнула та ногой. — Слушай и на ус мотай, мудак. Звезда твоя и твои генералы тебя защищать не будут. Еще про тебя поговорят лето — и забудут как звали. Я тебя по-хорошему предупреждаю, запомни. И вот тогда они, — она ткнула пальцем почему-то в его грудь, — тебя закроют. Сначала яйца отрежут, потом дом отберут. У них схема целая. Или ты как думаешь?

Кузьма молчал, слабо ухмыляясь. Ему не было страшно.

— Твои кореша это сделали?

— Не знаю.

— А я знаю. В общем. Избавься от них нахер, и побыстрее. И сиди тише воды. Это последнее предупреждение, нового не будет. Летом слава твоя закончится.

— Не закончится.

— А я сказала, закончится! И ты закончишься! Если не наведешь тут порядок, как мне обещал!

— Я тебе ничего не обещал! Разоралась тут!

— Ты им дал почувствовать, что можно! Даже не выгнал отсюда! А теперь если их брать, то и твое имя запачкают — ты не подумал? Мы с тобой о чем договорились? Что ты решаешь тут с кавказцами и дальше сидишь тихо, пока не рассосется! А ты!..

Кузьма не помнил такого уговора, но решил не спорить. Он понимал, что женщина может иметь в виду нечто никогда не произнесенное — так часто делали политики Одесской республики, которых он ненавидел. Обида и злоба стали подступать к горлу.

— В общем, так. Ты никому, кроме армейки своей, не сдался, а у них память короткая. Если хочешь тут кем-то быть, то либо решай со своими головорезами проблему. Сейчас же. Либо я им, — она опять ткнула в полицейских, — скажу, что ты ничего контролировать не в состоянии. И тогда они решат по-своему. А они решат.

— Их тут не будет, — процедил Кузьма, сделав глубокую затяжку и пустив дым поверх головы женщины; та снова закашлялась, но ненадолго. — Потому что так нельзя. А не потому что эти, — он качнул головой в сторону дома. — Я никого не боюсь. Я их каждого… — Он зло улыбнулся.

Перед глазами ненадолго возник Санек — некрасиво распластанный в перевернутом вверх дном доме, в кровавой луже, с единственной ножевой раной — убийца пронзил сердце одним точным ударом. Кузьма не сомневался, что мог это сделать только солдат.

— Все вы смелые, пока в участок не привезут. А оттуда все зайчиками выходят. Или трупами. Накосячишь — проверишь на себе!

Не дожидаясь ответа, она ушла разговаривать с оперативником. Когда ветеран лениво вернулся к крыльцу, женщина показала на него оперативнику и громким шепотом сообщила:

— Этот человек мне пообещал, что позаботится, чтоб тут больше такого не повторялось, ты видишь?

— Вижу, — спокойно кивнул опер.

— Предупреди, будь добр, Бориса Семеновича. Скажи, что этот разберется и обеспечит… а пока он разбирается, его трогать не нужно. Последний шанс ему, ладно? И вот их пока допрашивать не надо. Договоримся? Они армейские…

Опер закатил глаза, но кивнул.

— Смотри, Кузьма!.. — сказала она напоследок. — И вообще, чего ты тут трешься? Езжайте делать!

Переселившись к Кузьме, Стрельцов проводил почти все утреннее и дневное время, купаясь в море, перемежая это чуткой полудремой на камнях. Он выбрал точку на побережье подальше от поселка: несколько валунов в три человеческих обхвата, выбеленных водой и солнцем и гладких, как будто кто-то с любовью обтачивал их огромным инструментом, а потом выложил горстью на отмели.

Дни казались Стрельцову одним бесконечным погружением в море, по которому он движется без отдыха много бессонных, сонливых часов, отдаляясь от суши и переходя в не изученное человечеством состояние. Прошло уже изрядно времени, а Марина больше не являлась — может быть, ее сожгло солнце второй половины мая, а может, сознание самого Стрельцова вычистил и освежил ветер, и он не умел больше усилием воли вызвать осязаемого призрака. Впрочем, он все еще слышал эхо ее смеха в волнах, видел улыбку в танцующих по глади отражениях солнца, ловил запах на собственной коже, пропитанной солью и любовью к умершей невесте. Теперь она, пожалуй, гораздо больше была в нем, чем раньше, и он не беспокоился, что не видит ее рядом.