Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

И было еще забавнее, куда поворачивает разговор — может, к увольнению.

— Вы еще и про «Временно недоступен» хотите поговорить? — вежливо осведомился Олег.

Этот фильм он делал несколько лет назад: олигарх тогда уже поспешно продал сотовую компанию цепким ребятам, выходцам из спецслужб, и, кажется, успел свалить в Англию, но формально не навсегда. Уголовных дел еще не было, так что для части совсем уж наивных зрителей разоблачения «Файла» были новостью. Впрочем, тогда их опередил даже Первый канал. Тем фильмом Олег был абсолютно недоволен. Получилось блекло, неудачно. Впрочем, какая разница. И тогда-то было. Тем более — теперь.

Баргамянц проклокотал нечто патетическое, смысл которого сводился к тому, что вот, «человек в итоге потерял родину».

— Вам немножко изменяет память, потому что тогда вы лично курировали проект, — напомнил Олег иронично, с открытой улыбкой.

Во-первых, он взял себе за правило не бояться начальства ни при каких обстоятельствах. Тут в этом смысле как на зоне — как себя поставишь. А во-вторых… некоторое время он уже готовил себя к тому, чтобы расстаться с «Файлом». Тоже важный московский закон. Быть готовым сразу соскочить, не оглядываясь.

Баргамянц возмутился:

— Человека, который это сделал, я выгнал с позором!

— Мы по-прежнему про «Временно недоступен» говорим?.. Просто уточнить. Этот человек — я.

— Его звали Андрей Александров.

— Карен Акопович, я за вас беспокоюсь, честное слово. Это был мой псевдоним, и вы это тоже прекрасно знаете…

Так дерзить, возможно, не стоило, но, с другой стороны, весь этот цирк с конями начал утомлять. Про стариковские придури на «Файле» все прекрасно знали. Когда-то Карен даже довел до истерики одну пафосную редакторшу, чью-то дочку или любовницу, сделав вид, что не узнаёт ее, ну, все это: «Кто вы? Как вы сюда попали? Надо еще разобраться, кто вы». Но Олег совершенно не был настроен, чтобы эти фокусы отрабатывали на нем, размазанном, сейчас и по такой ничтожной, в общем, для Баргамянца сумме.

— Я чувствую, что мне придется с вами попрощаться.

— До свидания, Карен Акопович.

Ну вот и этот момент.

Олег кивнул, повернулся и пошел было, но тут уперся взглядом в еще одну полку, где стояла фотография, очевидно не для него предназначенная, а просто так. В старой-старой алюминиевой рамке. Высветилось лицо — и тем спасло, как было с Шараповым в известной сцене.

Фотография черно-белая, темная, неудачная, кажется — увеличенная с любительской. Неудачно получился Высоцкий: черный свитер полностью был поглощен фоном, и выходила отдельная такая голова на бархате фокусника. Голова к тому же чуть смазанная, но и тут отчетливо — как плохо выглядит герой: эти мешки под глазами, взгляд в сторону, замученность. Нестарый Баргамянц вышел, напротив, четко, и было видно, что это восторг. Явно импортные очки в тончайшей оправе. Олег вдруг подумал, что никогда не интересовался — а что владелец «Файла» делал в молодости? Откуда взялся? На их головы. Был ли тележурналистом? Или, там, фарцовщиком?

Он только из-за этого замер перед снимком. Думал, что на секунду, но тут заметил — боковым зрением, — что Баргамянц видит. Идет.

Дальше Олег толсто подыграл. Впрочем, это дело техники.

— Это тоже войдет в фильм… Если Гостелерадиофонд разрешит, — обронил он будто даже ворчливо.

Баргамянц встал рядом:

— Что?

— А то кто снес бы ложное величье правителей невежество вельмож всеобщее притворство невозможность излить себя всеобщую любовь и призрачность заслуг в глазах ничтожеств — когда так просто сводит все концы удар кинжала! — подчеркнуто-стерто зачитал Олег, как бы подражая интонации Высоцкого (они так долго колдовали с этим кусочком на монтаже), но сбиваясь, скорее, на дыхание рэп-батлов.

И замер, понемногу торжествуя: он чувствовал, что попал. Можно было бы развить мысль — что настоящее собеседование было здесь и сейчас, а не когда галстук, но… Для этого надо было относиться ко всему слишком серьезно. И к увольнению с «Файла», и к обещанию уволить, которые старик раздавал пачками, как пинки зазевавшимся крепостным.

— Это был семьдесят восьмой год, — сказал старик. — Я тогда прилетел в командировку.

Значит, не фарцовщик.

— Вы даже дату запомнили…

— Ты лучше спроси, как я достал билет на Таганку.

Но Олег не стал спрашивать, он уже боролся с улыбкой победителя.

— Я подумаю, — заключил Баргамянц и сделал жест: вали.

Выпав на улицу, где снова начал накрапывать дождь и в ближайшей луже отражались огни барбершопа, Олег понял, что сегодня надо выпить. Деньги вернулись. Но это ладно. Сначала остановило, что сейчас не с кем, потом — вспомнил про антибиотики. Олег чуть не матюгнулся вслух, потому что меньше всего хотелось хмуро ехать сейчас на свою заброшенную окраину, толкаться в набитом метро, там лечь на тахту, как побитая собака, и принимать таблетки по часам.

Но, ступив в первую же глубокую лужу, Олег понял, что сейчас рухнет где-нибудь. Он забрел в какую-то жральню, настойчиво мигавшую всеми огнями, попросил чайник горячего чая с имбирем и чашку крепкого-крепкого кофе. Есть не хотелось уже неделю.

Надо было отдышаться — и домой, но он зачем-то тянул время, хоть и знал, что поздним вечером вслепую шлепать по дворам будет еще труднее.

Понятно, что он думал о Газозе, понятно, что дело было не только в том, что вот он разболелся, самому бы вернуться в нормальную жизнь. (А что он наобещал ей в том гаражном Освенциме?..) И даже не в том, что она пострашнела, деградировала, сдала. Ну, во-первых, ей и не позвонишь… И не заберешь. Вот — ключевое. Куда он ее заберет?.. Куда он с ней?..

Полыхали огни перед черным океаном дворов, полыхал имбирь.

В следующий раз он услышал о Газозе не слишком скоро. Многое заслонило ее выцветший образ — это не считая того, что он гнал от себя тягостные мысли о необходимости как-то помочь ей. Третий по счету рентген выявил нехорошее пятно в легком, и это нехорошо совпало с новым заказом — историей о том, как «Файл» разоблачал медицинское начальство Москвы. Генералов от онкологии. И их делишки с наркотическими обезболивающими. Врываясь со съемочной группой в кабинеты в обед, а утром цепенея в ослепительных больничных лабораториях (тягучая черная кровь еле капала, медсестра старалась и так и эдак, чтобы набрать образцов на добрый десяток пробирок), Олег переживал сумеречный период и раздвоение на кроткого пациента и репортера, крушащего все на своем пути. С одной стороны, проект давал массу потенциально полезных знакомств — если это реально рак, — телефонов, паролей-явок, проходок в кабинеты, облизанные онкологической молвой. С другой стороны, погромно собирая компромат, он явно портил отношения. С третьей — неповоротливая государственная медицина еще никак не сопоставила рутинного пациента с нахальным тележурналистом. Набор банальных псевдонимов, как всегда, работал на него. Пока. Пока не покатилось вспять. На работе про пятно Олег не рассказывал: не хотел, чтобы отлучили от хлебного проекта из-за «конфликта интересов», а то и просто могли ползком-ползком выпереть на улицу, чтобы не связываться потом с дорогостоящим больным… От всего этого голова шла кругом, и крови было отчего медленно капать: руки мерзли, мерзло все, на Москву обрушились ледяные осенние грязи и хляби, и на анализы рано утром Олег добирался не помня себя, то есть спал, нахохлившись, в свежевымытых вагонах метро.