Йожеф Балаж - Посреди земли

Случилось то, чего он никак не ожидал. Его жена с этим Ковачем, с этим… или они еще не успели спеться? Только тянутся друг к другу, робко, беспомощно? Но Марта как-то странно ведет себя. Была бы она раздражительной, это понятно, но откуда в ней такая решительность? Выходит, он нахамил? Ему не в чем раскаиваться. Пусть Ковач не рассчитывает на легкую победу. Мужчины боятся лишних осложнений; женщины куда смелей, отчаянней. Пускай господин Ковач поищет себе другую пассию. История эта недавняя, ее легко перечеркнуть, забыть… Несколько ласковых слов — и Марта, как прежде, станет послушна, точно овечка.

Он тихо подкрался к кухонной двери и стал подглядывать через портьеру. Марта успела уже переодеться; одной рукой она зябко стягивала на себе ворот старого застиранного халата, другой клала в кипящую воду яйца… сколько их? Четыре, пять? На столе, за которым вполне могло рассесться несколько человек, лежал хлеб, намазанный маслом, ломтики розовой ветчины и рядом кучка молочно-белой, осенней редиски.

Он вздохнул.

Так же бесшумно доковылял до дивана, на котором обычно лежал днем, и удовлетворенно улыбнулся.

Она и не собирается никуда идти, даже не собирается…

Впрочем, он это знал: она хотела его проучить. За болезненные капризы. Будем справедливы: ее нетрудно понять. Отчасти. Но ведь и он не желает выходить из игры… За долгие месяцы одиночества не только слух его, но и все чувства необычайно обострились. В особенности это шестое чувство.

Он терпеливо ждал. Расстаться с больным мужем — дело, однако же, нелегкое: кто будет его содержать? А тут еще сын, общее имущество… Марта и без того замученная — усталая, издерганная… Как он мог усомниться хотя бы на минуту? Смешно.

Немере примял за спиной подушку и сел, вытянув ноги. Расправил шерстяной плед, чтобы поставить на колени низенький столик, а на него водрузить поднос. Приятно обедать сидя за столом! Но если ломит поясницу, хорошим аппетитом не похвастаешь. Зато он, даже провалявшись так долго в постели, не отрастил себе брюшко, как этот Ковач. Честно говоря, привлекательного в нем мало. Самый заурядный тип, довольно невзрачный и старше его, по крайней мере, лет на пять. Стареющий мужчина. Ну, нет… У Марты же неплохой вкус.

Теперь он не спускал глаз с двери; сейчас войдет укрощенная жена, неся поднос с ужином; ловко отворит локтем дверь, а потом прикроет ее каблуком, легко и бесшумно.

И он не ошибся.

Правда, глаза у Марты вроде покраснели от слез, а может быть, от жара у плиты. Она подавала ему все, как обычно, а он следил за каждым ее движением: не выдаст ли она себя чем-нибудь. Но ничего подозрительного не заметил.

— Ты не дашь мне еще немного масла? — как ни в чем не бывало попросил он.

Она молча встала — плечи ее покорно опустились — и принесла из кухни небольшой кусочек масла, не в бумаге, а на тарелочке.

Он одобрительно похлопал в ладоши.

— Что произошло? Слышишь, я тебя спрашиваю.

— Ничего.

— Ты могла бы улыбнуться.

— Попытаюсь.

— Не пытайся, а улыбнись.

Марта, отвернувшись, села за большой стол и, точно потеряв аппетит, смотрела на бутерброд, который держала в руке.

— Я вижу, твои планы на вечер переменились.

— У тебя зоркие глаза. Ты отлично видишь.

Довольный, откинулся он назад, намазывая масло на золотисто-желтые кружочки вареного яйца.

— Бедненькая, бедненькая моя женушка. Мученица женушка, — с нарочито ласковой насмешкой сказал он. — Как мне жаль тебя, если б ты только знала…

Марта поднялась с места.

— Куда ты?

— Я забыла принести сироп, — сказала она и поплелась, но не в кухню, а в ванную.

«Теперь она, верно, немного всплакнет, — подумал он. — Осел я: сегодня незачем было такое устраивать. Незачем».

— Дурак я, — вполголоса проговорил он, покачивая головой и глядя на свежеприготовленный бутерброд. Он сам не знал, почему вдруг ему расхотелось есть.

Немере услышал, как хлопнула наружная дверь, а потом со двора донесся хорошо знакомый отчетливый стук каблучков.

Он вскочил испуганный.

Опрокинулся столик, поднос с едой, запачкался шерстяной плед, точно об него вытерли жирные руки. Немере не чувствовал ни боли, ни ломоты в пояснице. Он выбежал из комнаты.

На полу в ванной валялся старенький халат, стоптанные домашние туфли; в воздухе еще стояли клубы ароматного пара. А в передней уже ни следа. Дверь заперта. Он бросился в комнату за своим ключом, отыскал его на полке дивана — безнадежно потерянные секунды.

Во дворе глубокая тишина, могильная тишина, ворота на запоре. Он растерянно смотрел по сторонам. Вернуться, что ли, в квартиру? Его взгляд упал на почтовый ящик.

Дрожа от страха, он отодвинул засов — там было пусто, никакой весточки. На самом дне мирно покоился Мартин ключ от ворот с приметной зазубринкой.

Перевод Н. Подземской.

Я родился в Будапеште в 1931 году. Отец мой был официантом, затем открыл небольшой ресторанчик; в детстве вместе со всей семьей мне пришлось немало потрудиться там. И до сих пор в моих рассказах нет-нет да и всплывают необычные, занятные типы людей, подмеченные мною в то время. Поскольку отец мой был крестьянского происхождения, я много времени проводил вне города, и наиболее яркие впечатления моего детства связаны с деревней. Я рос в беспокойное время, война прервала мои занятия в гимназии, и лишь когда ад военных лет был уже позади, я вместе со своими сверстниками снова засел за школьную парту. Мы были полны нетерпения, строили большие планы на будущее, стараясь возместить утраченное из-за войны детство. Я собирался стать художником, потом решил пойти в актеры, литература меня тоже привлекала, но дело кончилось тем, что в 1949 году я стал солдатом и два года отслужил в армии. После демобилизации, не имея специальности, я мог стать только подсобным рабочим; потом научился обслуживать текстильные машины, работал также на деревообделочной фабрике, был кладовщиком, железнодорожным проводником, грузчиком, торговым служащим. В те годы я всерьез занялся писательской деятельностью. После появления первых моих рассказов поступил в университет на филологический факультет, но не окончил его. Меня привлекал театр; в 1963 году, получив стипендию, я попал в литературный отдел при Национальном театре. Тогда я написал свою первую пьесу, которую поставили на сцене в конце того же года.

К тому времени уже вышел сборник моих рассказов, я писал радиопьесы, драмы. Проза и драма — до сих пор одинаково важные для меня жанры.

В 1961 году мою книгу «Посередине облака» наградили премией Всевенгерского совета профсоюзов. В следующие годы были изданы книги «За городом» (1964), «Мужчины» (1965), «Фарфоровая кукла» (1967), «Французская усадьба» (1969), «Тридцать четыре человека» (1971), «Сообщаю, я здоров» (1976), «Почтовый индекс 2000» (1976).