Йожеф Балаж - Посреди земли

Да нет же, они вовсе и не хотели ехать одни. «А вам почему бы с нами не собраться? Все бы уместились!» — «А мы в другое место собираемся. В Вену! Там, говорят, уж больно вещи красивые купить можно. Только вот дороговизна, конечно». «Да, сейчас ведь оно везде дорого», — подтвердила Этушка, повернувшись к жене Винце, словно убедилась в этом на собственном опыте. «Это точно… ну, хотя бы посмотреть, и то стоит!» Семейство Арендашей в Вену подалось. Что ж, их дело. А нас уговорили к морю поехать. Обратно уж не повернешь, поздно. Подумают, струсили. И то сказать, Этушка ведь вправду моря не видела, пусть себе посмотрит. Только бы поскорее доехать до места. И обратно бы поскорее, и чтобы беды никакой, упаси бог, с нами не стряслось.

— Кукуруза, — женщина показала глазами в сторону поля.

— Да, — моргнув, ответил мужчина. — А там вон картошка, видишь?

Женщина кивнула. В этом-то их никто не проведет. Но вот что им за комнату положат, да за хлеб, за мясо? Тут еще по пять раз придется переспрашивать. На бумажке писать. Пускай их презирают, только бы не обманули. А то ведь случается, что и дома обсчитывают. Нынче все так и норовят тебя обмануть. Положиться не на кого. У всех только деньги на уме, как бы побольше урвать. Порядочные люди почитай все перевелись.

Мужчина вздохнул; надо бы все же сказать: «Знаешь, это наше свадебное путешествие. С опозданием в тридцать лет».

Глупость. Чушь какая. Этушка, верно, и сама это знает. Не может не знать. Неспроста же она сказала после долгих уговоров и увещеваний: «Я согласна».

Машин становится все больше и больше. Мужчина сильнее сжимает руль в руках, сбрасывает скорость. Не дай бог столкнешься с кем-нибудь. Что тогда будет? И денег-то мало, и языка ихнего не знаем, ничего… Как тогда домой вернешься.

Не надо бы им ехать. Одни заботы да волнения. Арендаши — те совсем другие. Винце еще в плену научился говорить не по-нашему. И всю-то жизнь свою крутился среди незнакомых людей, ему бы только раскатывать туда-сюда, бродяжничать. Они ему нисколько не завидовали, а все же поддались маленько, когда Винце стал их подначивать: «Ну, Имре, или Этушка не заслужила такую поездку? Заслужила ведь!» — «Да брось ты! Жила я себе без этого моря и дальше как-нибудь проживу». — «Э-э, не так все просто! Раньше у вас и денег не было, да и времени тоже. А теперь? И машина хорошая, и все…»

«А на кого сад бросишь, скотину?» — «Так ведь Имре свиней недавно продал, ну, а куры — им и сын может корм дать, да и за садом он присмотрит, раз уж на то дело пошло», — «Он и без того занят!» В это время сын как раз вернулся домой, и Арендаши сразу же взяли его в оборот. «Ну, наконец-то! Да все я сделаю, только решайтесь поскорее да поезжайте!» Выходит, и сын взял сторону Арендашей. Теперь вроде бы и сослаться было не на что. Волей-неволей пришлось рискнуть на поездку.

Чистая блажь все это. Зачем крестьянам море?

Женщина, крепко сжав губы, сидела молча и не отрывала глаз от чужого, незнакомого вида за окном. «Хоть бы разок один в горах побывать. Тишину горную послушать». Этушка никому и никогда не рассказывала об этой своей мечте. Но лелеяла ее упрямо, с верой, как впервые идущий к причастию свой обет. Она и сама не понимала почему, но мечтала больше о горах, чем о море. И то сказать, какой прок ей от этого моря? Купаться она все равно не будет. У нее ноги болят. Надо бы к горячим минеральным источникам поехать. Словом, о море она вовсе и не думала. Вот горы — дело другое. Там можно бы побыть совсем одной, ей это много раз снилось. Горным воздухом подышать, руку протянешь — облака.

— Картошку убирают, — теперь заговорил мужчина. Да! Каждому овощу свое время. Думал ли он когда-нибудь, что вот так, на своем автомобиле поедет отдыхать к морю. А еще надо бы спросить у Этушки, помнит ли она те первые их летние месяцы. Август сорок второго, сорок третьего, сорок четвертого? Да стоит ли расспрашивать ее? Дело прошлое, что о нем вспоминать. Теперь надо о чем-нибудь повеселее говорить, они отдыхать едут на море.

Женщина разглядывала поля, согнувшихся, копавшихся в земле людей. Они с Имре стояли во дворе, а телега была полна картошки — центнеров этак двадцать. Этушка улыбалась даже, пока муж открывал ворота. Потом внезапно подняла руку, словно защищаясь: «Господи Исусе!» Смотрела и не верила своим глазам, а потом кинулась перебирать картофель. «Господи, твоя воля!» — На глазах у нее выступили слезы. Мужчина ничего не сказал, провел лошадь в конюшню, напоил ее, задал корму. И после того уж подошел к телеге, облокотился о край. «Жук колорадский! Труха! — у женщины тряслась голова. — Всю как есть на выброс». — «Я тут ни при чем! Это, черт побери, земля такая!» Землю эту им выделил кооператив под приусадебный участок; уж как они ей радовались, шутка ли, больше хольда. Но из двадцати центнеров картошки пятнадцать оказалось порченой. Продать нельзя, разве что свиньям скормить. Женщина заплакала. «Не реви! Этим горю не поможешь!» В конце концов они принялись сортировать ее, раскладывая на три кучи: на продажу, для себя и свиньям. За работой не заметили, как стемнело.

— А здесь ведь крестьяне — единоличники, — заметил мужчина.

— Не агитировали их, что ли? И коллективизации, стало быть, не было?

— Стало быть, нет.

И снова оба замолчали. Они так и не знали, о чем говорить друг с другом. Хотя теперь бы в самый раз потолковать о том, о сем. Вспомнить жизнь свою с самого начала. Ведь они вместе и совсем одни. Сидят себе в красивом автомобиле и едут к морю, любоваться им едут. Свадебное путешествие. После тридцати лет совместной жизни. Поболтать бы надо, и время есть, ничем другим все равно ведь не займешься. «Этушка», «Имре». Слов этих было бы достаточно. Тридцать лет — срок немалый. Или просто дотронуться до ее руки. Чтобы почувствовала: здесь он, рядом. Но мужчина все крепче, судорожней сжимает руль, а руки женщины по-прежнему сложены на груди.

Им это не пристало. Перестрадали, притерпелись, знай только к недугам своим прислушиваются. А если все же сказать? «Ты помнишь, Этушка?» Чего ей помнить-то? Дни, ночи? Радости? А были ли вообще радости? Ведь вот и дети от них улетели, словно птицы перелетные. И видят они их теперь издали, как птиц в осенних сумерках, когда те, исчезая в облаках, оглашают окрестности своими криками. Вот только младшенький пока что с ними. Да и он, того гляди, уедет.

И вовсе не нужно им это море. Не для них оно. Сидеть бы дома: там по кухне да по саду походишь, в свинарник заглянешь, на худой конец, до ближайшего перекрестка можно прогуляться. А перед сном, чего уж лучше, телевизор посмотреть — усталость снимает. А что они на том море не видели, друг друга, что ли? Так это им без надобности. Ничего им уже не нужно. И ничего уж не добиться. Нет у них сил. Надо молчать научиться. А в море вода ледяная. А у них ведь и кости ломит, и суставы болят.