Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Я предложил Мэгги переехать в гостиницу, но она самым решительным образом отказалась. Что ж, другого я и не ждал. Восстановить электроснабжение дома и прибить на место оторванные двери мне удалось довольно быстро. Телефонная линия и канализация все еще действовали, однако жить в доме все равно было нельзя. Тем не менее я все же согласился остаться, но при одном условии.

– Чур, я буду убираться, а ты будешь только отдыхать, – сказал я.

Понимая, что ей еще не по силам заниматься ремонтом, Мэгги не стала спорить.

– Я поставлю кофе, – предложила она, когда мы вернулись в прокопченную кухню.

Я кивнул и, пока Мэгги разыскивала уцелевшую посуду, проник в свой «кабинет». Поддев половицу кончиком ножа, я достал из тайника железную коробку и открыл крышку. У меня сразу отлегло от сердца, когда я убедился, что моя рукопись, тщательно завернутая в плотный пластиковый пакет, не пострадала. Это было вдвойне удивительно, поскольку тайник находился ниже уровня пола, щедро залитого водой; должно быть, старый «сейф» действительно оказался не только несгораемым, но и водонепроницаемым.

Мне понадобилось почти два дня, чтобы вытащить из дома сгоревшие, промокшие и сломанные вещи. Все ненужное я свалил на заднем дворе в большую кучу. На третью ночь мы ее подожгли и поджарили на огне суфле из алтея.

Много лет назад, во время последних перед поступлением в старшую школу летних каникул, Папа разрешил мне переоборудовать свободное пространство под крышей амбара, где раньше хранилось сено, и устроить там комнату по своему вкусу. Это была первая в моей жизни возможность проявить самостоятельность. Мы поставили стену, проре́зали окно, уложили термоизоляцию, закрыли ее листами гипсокартона, закрыли дощатый пол циновками и даже установили кондиционер, который мог подавать не только холодный, но и теплый воздух. На «гаражной распродаже» в городе мы купили кое-какую подержанную мебель – в том числе полутораспальную кровать на столбиках, которая выглядела так, словно когда-то украшала собой покои русского князя. Несомненно, такая кровать была, пожалуй, слишком экстравагантной для нашего захолустного Диггера, но за нее просили всего двадцать долларов, что более чем соответствовало моему скудному бюджету. В итоге моя комната оказалась обставлена очень неплохо, и, находись она где-нибудь в Нью-Йорке, ее можно было бы сдавать за очень приличные деньги.

После того как мы с Мэгги поженились, я использовал свою бывшую спальню главным образом как склад ненужных вещей, но поскольку в доме теперь жить стало невозможно, это был наш единственный вариант, и я снова засучил рукава. Мы вытащили оттуда всю старую мебель и ящики с барахлом и повесили потолочный вентилятор. Для кровати мы приобрели относительно новый матрас и даже купили Блу новую лежанку. Потом я законопатил несколько самых широких щелей в полу, покрыл стены свежей краской, уложил на пол новый ковер и заменил приставную стремянку нормальной лестницей со ступенями. Ванная комната представляла собой узкую кладовку с тонкими стенками, куда, несмотря на наличие унитаза и раковины, все же мог втиснуться один человек. Канализационные трубы я как следует укрепил, прокладки поменял, а в бачок установил новый сливной механизм, так что унитаз больше не подтекал. Над раковиной я повесил сорокаваттную лампочку. На все эти работы ушло около трех дней, после чего в нашей крошечной квартире вполне можно было жить. Понятно, она была совсем не такой просторной, как наш дом, однако у нее имелись и свои плюсы. И едва ли не главным из них было то, что из глядевшего на восток окна, находившегося к тому же высоко над землей, открывался прекрасный вид на реку, протекавшую почти в миле от фермы, а подобным может похвастаться далеко не каждый дом. Я даже специально развернул кровать так, чтобы Мэгги не пропустила ни одного восхода. Каждое утро, когда за рекой вставало солнце, кукурузное поле окутывалось романтичной жемчужно-серой пеленой поднимающегося тумана, при взгляде на которую у меня невольно захватывало дух. Под лучами солнца эта дымка понемногу отступала, пятилась и, словно волной охватывая стены амбара, поднималась все выше, слегка туманя оконное стекло, пока в конце концов не исчезала без следа, и тогда в окно врывался ласковый свет раннего утра.

Еще нам нужен был душ, но эта проблема решалась сравнительно просто. На первом этаже, рядом со стойлом Пи́нки, я соорудил простенькую душевую кабинку из прозрачной пленки, а вместо пола использовал старый деревянный поддон из-под кирпичей, чтобы обеспечить хороший дренаж. Пропущенный через окно садовый шланг я снабдил насадкой с вентилем, повесил на стойку кабинки осколок зеркала, который отражал примерно половину моего лица, когда я брился, и душ был готов. Разумеется, вода в нем была в лучшем случае прохладной, а в худшем – просто холодной. Только к полудню солнце нагревало проходящий вдоль наружной стены шланг настолько, что из сетчатой лейки в течение примерно пяти минут текла почти теплая вода, однако Мэгги каждый раз успевала меня опередить, так что душ я принимал в основном такой, что моя кожа тут же покрывалась пупырышками озноба. Я, впрочем, не возражал. В конце концов, Мэгги теплая вода нужнее, а я потерплю.

В один из дней, пока мы занимались благоустройством нашей квартиры на сеновале, рыскавший по окрестностям Блу погнался за кем-то, за кем гоняться не следовало, и, на свою беду, почти догнал, получив вонючую струю прямо в нос. После этого он почти час валялся в пыли, пытаясь избавиться от отвратительного запаха. Тем не менее вечером, когда он все-таки появился вблизи амбара, дела у него были по-прежнему плохи: Блу был грязнее, чем когда-либо, да и пахло от него нисколько не слабее. Даже Пи́нки отвернулась, почувствовав исходящую от него едкую вонь, Мэгги же и вовсе чуть не стошнило. Зажимая рукой рот и нос, она с трудом произнесла:

– Боже мой, ну и запах! Что же ты стоишь, Дилан?.. Разве ты не видишь, что твой пес срочно нуждается в помощи?

Я взял кусок хозяйственного мыла, а из кладовки достал все банки с консервированным томатным супом, какие мы еще не успели употребить по прямому назначению. Первым делом мы вымыли Блу с мылом, потом принялись втирать ему в шкуру томатный суп, отчего наши руки сделались красными, как кровь. Блу тоже покраснел и пах, как итальянский соус для спагетти, но это было все же лучше, чем то, с чего мы начинали (примерно на середине купания я принужден был зажать себе нос бельевой прищепкой). Весь следующий день он ожесточенно вылизывался, а устав – валялся на крыльце. Несмотря на все свои усилия, шкура у него оставалась красной, а выглядел он так, словно кто-то жестоко над ним подшутил.