Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

– Все равно это неправильно.

– Думай об этом как о Божьем даре.

– Ты не веришь в Бога, – не сдавался я.

– Ну уж нет. Это ты не веришь в Бога.

– С чего такие выводы?

– С того, что у тебя нет веры.

На это у меня не было ответа.

– У тебя есть деньги? – спросил он.

Двадцатка и немного мелочи. Джеймс принялся искать что-то в телефоне.

– У нас почти девяносто долларов. Должен быть какой-нибудь дешевенький отель, на который хватит этих денег. – Он постучал по телефону, и тут его губы растянулись в широкой улыбке. – Возле Пенн-стейшн, написано, что за ночь всего девяносто три доллара.

– Но у нас не девяносто три.

– Ну, почти. Идем.

Мы пошли к отелю, колючий и злой ветер толкал нас в спину.

Администратор сказал нам, что номер стоит сто двадцать пять долларов за ночь, плюс налог, но если мы заплатим наличными, уйдем до конца его смены и не станем пользоваться полотенцами, то можем заплатить восемьдесят.

Мы медленно поднялись на лифте на девятый этаж. Джеймс дрожал, когда отпирал дверь, но сказал, что из-за холода, и первым делом увеличил температуру на термостате.

Номер оказался страшным и темным, окно выходило на вентиляционную шахту. Когда я представлял нас в каком-то месте, оно не выглядело вот так. Или как тропические воды Фиджи. Оно выглядело как мой дом, моя кровать.

Это было моей фантазией. Спать с Джеймсом в обнимку на моей кровати дома, а не прятаться. Но сейчас эта фантазия казалась еще дальше, чем фиджийское бунгало.

Мы уселись по краям кровати. Нам так долго хотелось иметь собственное местечко, а теперь мы не знали, что делать.

У нас был секс. Мы изучали изгибы наших тел в укромных уголках Центрального парка, в пустой дамской комнате на верхнем этаже одного из старых обанкротившихся универмагов. Но эти контакты неизбежно были быстрыми и тайными: сорванные рубашки, расстегнутые ширинки, обнажены лишь важные части, но мы всегда готовы сбежать.

По правде говоря, так было только с Джеймсом: я всегда готов сбежать.

Но здесь, в этом номере с дребезжащим термостатом, мы могли не торопиться. Мы начали нерешительно целоваться, нервно хихикая. Скинули обувь. Поцеловались еще, чуть увереннее, и сняли рубашки. Мы действовали медленно, хотя было мучительно, потому что время впервые оказалось в нашем распоряжении.

В такой не-спешке я разглядел то, чего не довелось прежде. Шрам на его левом плече. Особенность цвета кожи на животе, она была ближе к моему оттенку. Его пальцы на ногах одной длины.

– Мама называла мои ноги ногами балерины, – сказал он в ответ на мое замешательство.

– Ты никогда не говоришь о своей маме.

– Нечего говорить.

– Ты ее любил?

– Что за вопрос? Конечно, я ее любил. – Он замолчал и погрыз ноготь на большом пальце. – И знаю, что она любила меня, но иногда этого недостаточно.

– Ты всегда говоришь, что тебе нужна лишь любовь, – заметил я.

– Наверное, мне тоже пора стать реалистом, – ответил он.

И снова этот удар под дых.

– Я люблю тебя, – сказал я ему. – Ты ведь это знаешь?

– Но недостаточно, чтобы что-то сделать. Недостаточно, чтобы рискнуть. Я рассказал папе. И не думал о последствиях.

– Это несправедливо, – ответил я. – Ты признался отцу до того, как мы познакомились. И он, хочу напомнить, тебя выгнал.

– «Хочу напомнить», – передразнил он. – Как будто я мог забыть. И я рассказал папе, зная, что однажды встречу такого, как ты, и когда это случится, я буду готов.

Отопление отключилось. В комнате похолодало. Я знал, что он имел в виду – во всяком случае, по его мнению. Он признался отцу, чтобы освободить место для меня. Но вместо «такого, как ты» я слышал «кого-нибудь, кроме тебя».

– Без твоего желания ничего не изменится, – добавил он. – А если не изменится, мы так и будем скрываться и платить за пять часов в отеле.

– Осталось четыре, – поправил я. – И это было твоей идеей.

– Хорошо. Хочешь трахаться? – Он расстегнул молнию и сдернул с меня штаны.

В этот момент я захотел, чтобы холод убрался из комнаты. Хотел, чтобы расстояние между нами сократилось. Хотел улучить еще несколько минут заимствованного времени. Поэтому согласился – сказал, что хочу трахаться.

Он накинулся на меня, а я – на него. Я не знал, боремся мы или извиняемся, скрепляем отношения или прощаемся, трахаемся или занимаемся любовью.

Наверное, все вместе.

После мы заснули, прижавшись друг к другу.

Я проснулся из-за засветившегося от звонков телефона. Амми.

Был уже седьмой час. Мне пора было быть дома.

Я оставил Джеймса в номере отеля, добежал до железной дороги и отправился домой. Попытался представить, что случится, если я расскажу родителям. Но это как с фиджийским бунгало: оно существует где-то там, вне моей досягаемости. Я вернулся домой поздно, состряпал для Амми историю, что потерял счет времени, пока готовился к важному экзамену, и, как в каждый четверг, подготовился к тому, что она почувствует мою ложь своим радаром, благодаря которому находила в отчетности клиента недостающие пять долларов и вычисляла в бухгалтерских книгах любые сомнительные дела. Но этого никогда не случалось. Она верила мне, потому что доверяла, в отличие от тех людей, отчетами которых занималась.

Я размазал еду по тарелке, придумав очередное оправдание, что мы поели пиццу, пока занимались. Она нахмурилась, но забрала тарелку, и я побежал в душ, чтобы смыть Джеймса со своей кожи.

В спальне проверил телефон, но Джеймс ничего не написал. Я включил компьютер, чтобы проверить, нет ли от него сообщений в Фейсбуке, но в этот момент ко мне заглянул Абу. Я быстро свернул экран.

– Все хорошо? – спросил он.

Я в миллионный раз попытался представить, что будет, если я ему признаюсь. «Я влюблен, – мог сказать я. – Его зовут Джеймс».

– Можно вопрос?

– Какой угодно.

– Почему Амми так разозлилась, когда Саиф женился на Лисе?

– С этой женщиной всегда сложно.

– Знаю, что Амми злилась на нее еще до знакомства.

Абу вздохнул и сел на край кровати Абдуллы.

– Ты должен понять, – сказал он. – Твоя мама оставила свою семью, чтобы переехать в Америку. И иногда ей кажется, что Америка превращает ее детей в незнакомцев. – Он замолчал и улыбнулся. – Познакомился с девушкой?

«Я влюблен. Его зовут Джеймс».

– Нет, – ответил я хотя бы раз правдиво.

Фейсбук пиликнул от входящего сообщения, и мое сердце встрепенулось при мысли, что я поговорю с Джеймсом.

– Мне пора возвращаться к работе.

Но сообщение было не от Джеймса, а от моего кузена Амира. Мы не виделись с тех пор, как он приезжал в Америку, но последние несколько лет мы поддерживали связь в интернете.

«Как дела, кузен?» – было написано в сообщении.

«Не особо», – ответил я.