Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

– Кто такой Джеймс? – снова спрашивает брат Харуна.

Натаниэль замечает отразившееся на лице Харуна отчаяние. Это выражение лица он тоже очень хорошо знает.

Что, черт возьми, он наделал?

– Beta, этот Джеймс – еще один друг с учебы? – спрашивает Абу. Когда Харун поворачивается к Амми, на ее лице отражается надежда, и он едва не отвечает «да».

Ведь именно на учебе они встретились. Харун сбился с пути, и Джеймс помог ему. Это не стало бы ложью.

Но он только что слышал, как папа произнес вслух имя Джеймса.

Он больше не станет от него отрекаться.

– Джеймс – это парень, – объясняет Харун. – Парень, в которого я влюблен.

– Но ты встретишь девушку, на которой женишься, – говорит мама. – Ты улетаешь завтра. Хала и Халу все устроили.

– Извини, Амми, – отвечает Харун. – Я не могу этого сделать.

И в последующую минуту тишины, когда заполняются пустоты, подтверждаются подозрения, из углов выбирается невидимое, Харун верит: что бы ни случилось дальше, оно того стоит.

«Он создает выход из положения».

– Почему ты не можешь этого сделать? – спрашивает Амми.

Молчание ужасает. Но у Харуна нет сил объяснять. И это выпадает Халиме.

– Потому что он гей, – озвучивает она.

Саиф хохочет.

– Подождите, Харун – гомосек?

– Не называй его так! – возмущается Халима.

– Я не понимаю, – теряется Амми.

– Знаю, что не понимаешь, – отвечает Халима, похлопывая ее по руке. – Это значит, что он любит мальчиков, а не девочек. Как Асад Хан.

– Актер? – уточняет Амми, она еще больше запуталась.

– Да, а ты знаешь дочку тети Зары, Наилю? Она лесбиянка.

– И ты все это время критиковала меня, когда Харун – chaka, – негодует Саиф, переключившись на урду. – Я знал. Я, черт побери, это знал.

– Если ты знал, – выкрикивает Харун, – почему ничего не сказал? Почему заставил меня справляться самому?

Брат Харуна кричит. Его мама плачет. И теперь бесстрашная Фрейя тоже плачет.

Натаниэль застывает от ужаса. Он это сделал. Он не знает как, но это точно его вина. Все шло хорошо, отлично и весело, пока не пришел он, и теперь эта семья распадается. Прямо у него на глазах. Точно как было и с его семьей.

«Я это сделал», – думает Натаниэль. Не другие. Это он. Он – ядовитая пилюля. Он все рушит, уничтожает людей одного за другим. Превращает все в пепел. Неудивительно, что все от него сбегают.

«Остались только мы, приятель. Братство двоих».

Папа – единственный, кого он понимает и кто понимает его. Человек, который его защищает. Только ему он принадлежит. И о чем это думал Натаниэль? О еженедельных любительских играх? Семейных ужинах? Поцелуях с такими девушками, как Фрейя? Изменениях?

Но изменений нет. В этом и был смысл прихода сюда. Покончить с возможностью, избавиться от надежды на изменения.

Его сердце колотится как ненормальное, земля разверзается под ногами. Она уже проглотила все, что он знает, все, чего он касается. И теперь идет за ним.

Он так устал.

«Ты почти у цели, приятель».

– Я не понимаю, – сквозь слезы непрерывно повторяет Амми.

И это плохо. Но когда Абу с восходящей интонацией говорит: «Ты нас обманул?», словно это вопрос, словно он не верит, что Харун на такое способен, его сердце разбивается раз и навсегда.

– Я не хотел, – шепчет Харун. – Не хотел всего этого… – Он показывает на стол. – Я пытался защитить вас.

– Защитить от чего? – спрашивает Абу. И когда он оберегающе обнимает Амми, Харун понимает, что от него.

– От этого.

Натаниэль хватает рюкзак. Содержимое вываливается. Он оставляет все лежать на полу, кроме одной толстой книги, ее поднимает и несется к двери.

– Натаниэль! – зовет его Фрейя. – Подожди!

Но он не слышит. Тупо пробегает мимо с широко открытыми глазами и ничего не видящим взглядом.

– Натаниэль! – кричит Фрейя. – Посмотри на меня.

Он не смотрит. Не видит ее.

Фрейя ловит его за руку. Но он так резко вырывается, что она во второй раз за день теряет равновесие. Только в этот раз Натаниэль не смягчает ее падение.

Харун обозревает обломки своей семьи. Амми побежала наверх, Халима и Абу за ней. Саиф злорадствует. Абдулла не смотрит на него. И вот перед ним Фрейя и Натаниэль, которые угрожают сокрушить его. До этого момента Харун думал, ничто не может быть ужаснее взгляда, с которым Джеймс обозвал его трусом и сказал «Убирайся из моей жизни». Но взгляд Натаниэля, когда он выбегает из столовой и толкает Фрейю на пол – это куда хуже.

Кто, если не трус, втянет незнакомцев в такую грязную историю? Кто, если не трус, посчитает, что поступить вот так – правильно?

Знаете поговорку про лягушку? Если бросить лягушку в кипящую воду, она сразу же выпрыгнет, но если положить ее в холодную и постепенно нагревать, то она сварится?

Однажды папа решил повторить эксперимент – хотел проверить, правда ли это. Поймал в реке лягушку, положил в кастрюлю с водой и включил слабый огонь. После чего стоял над конфоркой и разговаривал с лягушкой. Он был уверен, что она выпрыгнет, когда вода станет слишком теплой, но она покорно наворачивала круги.

Когда лягушка перестала плавать, папа достал ее из воды и выпустил на улицу, но она уже была мертва. Он, казалось, удивился, что убил ее. Вода еще не закипела, просто стала очень горячей. Он стал тихим и задумчивым, на несколько часов закрылся в комнате. А когда вышел, выглядел грустным. «Я не хотел», – прошептал он.

Я понял, что сам был лягушкой в кастрюле. У меня было полно времени, чтобы понять это, но все случилось за последние две недели, тогда я сварился.

Может, две недели не так много, но попробуйте провести их дома в одиночестве. В полном одиночестве. Ни телевизора. Ни телефонных звонков. Ни визитов почтальона. Ничего.

Я провел.

Я думал, что мир погиб.

Так и было.

Я ждал, что кто-то придет, позвонит.

Этого не произошло.

На улице беспощадно лил дождь. По-библейски. Мне казалось, если продолжит лить, весь дом смоет, унесет под землю, не оставив следов существования. Только лес. И лягушки.

Может, так и должно было случиться.

За несколько лет до этого папа смотрел документальный фильм про Судный день и превратился в специалиста по выживанию – готовил дом для любого вида катастрофы. Заказал кучу сушеных продуктов, бутылей воды, консервированных фруктов и соков, батончиков, бочек с арахисовым маслом. «Этого хватит нам на месяц», – сказал он твердо.

Я думал, это его обычная импульсивность. Думал, это же папа. Думал, еда десятками лет будет собирать пыль в нашем подвале. Но никогда не думал, что съем ее.

Но это так. Я жил на этих запасах две недели. И не уверен, что выжил.