Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

Но брат ему не поможет. Он даже смотреть на него не хочет. Харун знал, что так будет, боялся этого – что его отвергнут, он останется один. Но ожидание такого исхода никак не подготовило его к реальности. Удар мучений настолько мощный, что отделяет Харуна от его тела, и, воспарив, он сверху наблюдает, как поднимает отброшенный Натаниэлем рюкзак и открывает дверь в единственный дом, какой когда-либо знал. Но перед тем как закрыть ее за собой, поворачивается к брату.

– Я когда-то хотел быть пилотом, – говорит он Абдулле. – Ты это знал?

Абдулла не отвечает. Потому что, конечно же, он этого не знал.

Фрейя останавливается перед закрытой автомастерской, на мгновение растерявшись. «Как я здесь оказалась?» – второй раз за день спрашивает она себя. Но потом вспоминает как. Харун, Натаниэль. Она приходит в себя. Осматривается.

Харун идет по своему кварталу мимо других домов, где за занавесками сияет теплый свет ламп и синие вспышки телевизоров. Семьи в целостности сидят по домам. Он слышит печальный плач Фрейи: «Натаниэль!»

Он весь день наблюдал, как они влюбляются друг в друга, как и он в них. Люди думают, что любовь не может наступить так быстро, но он влюбился в Джеймса с первого взгляда.

– Натаниэль! – кричит Фрейя.

Харун задерживает дыхание в ожидании ответа Натаниэля.

Но он не отвечает. Каким образом? Он не может слышать. Не может видеть и быть замеченным. Его мир снова рухнул, черная дыра всосала в себя укромное место, где жили свет, любовь и изменения.

Осталась только пустота.

«Остались только мы, приятель».

Как было всегда. И как всегда будет.

Фрейя возвращается к дому Харуна. Халима сидит на веранде возле подъездной дорожки.

– Нашла Натаниэля? – спрашивает она.

Фрейя качает головой. Не нашла. Не вразумила. Даже не вернула пятьдесят долларов, а теперь он там, одинокий и сломленный.

– Харун в порядке? – спрашивает она.

– Не знаю. – Халима поникает. – Когда я спустилась, его уже не было. И он не берет трубку.

– Может, пошел к Джеймсу?

– Сомневаюсь.

После этих слов на Фрейю находит озарение. Харун не общался с Джеймсом весь день, несмотря на то, что она – предположительно его любимая певица.

– Думаю, они расстались, – добавляет Халима. – В смысле я не знаю наверняка. Он мне никогда не рассказывал. Но я подозревала, что он гей и что у него кто-то есть, а однажды поехала за ним в город и увидела, как он встречается с парнем.

– С Джеймсом? – спрашивает Фрейя.

– Наверное. Но я ему не рассказывала об этом. Даже когда закрутилось с этой свадьбой, я понимала, что что-то не так. – Она закрывает лицо руками. – Но я не призналась ему, что знаю о его ориентации. Позволила справляться с этим в одиночку. – Она смотрит на Фрейю, глаза печальные, как у ее брата. – Кажется, я его подвела.

– И я, кажется, тоже, – говорит Фрейя.

Халима стирает одинокую слезу.

– Мне нельзя ездить по ночам, но я хочу поискать его. Может, он отправился на вокзал. Это не так далеко. Поедешь со мной?

– Конечно, – отвечает Фрейя.

Они забираются в машину и медленно едут по Сип-авеню. Все магазины закрыты. На улице почти никого. Как будто ночь поглотила всех. Вместе с секретами.

Когда они добираются до Джорнал-сквер, Халима вздыхает.

– Наверное, мне лучше вернуться домой, вдруг он вернется.

– Хорошо, – отвечает Фрейя, не зная, куда ей пойти. – А я, наверное, выйду здесь. Может, столкнусь с ним в поезде.

Но она в этом сомневается. То, как они нашли друг друга… она не знает, как это назвать. Удача? Судьба? Чудо? Но она уверена, как это ни назови, такое выпадает раз в жизни, не говоря уже об одном дне.

– Если он с тобой свяжется… – начинает Халима.

– Он не сможет, – перебивает ее Фрейя. – Мы познакомились лишь сегодня. У него даже нет моего номера.

– Тогда дай его мне, – просит Халима. – Я напишу тебе его номер и дам ему твой. И позвони мне, если он с тобой свяжется, я сделаю то же самое.

– Хорошо. – Фрейя диктует Халиме свой номер. Затем открывает дверь машины.

– Если увидишь его, скажи… – Халима замолкает и показывает назад, на тихие улицы, на дом. – Родителям нужно время. Они думали, он едет в Пакистан жениться на девушке. Они в шоке. Но они его любят. Им просто нужно время.

– Думаешь? – спрашивает Фрейя. Время действительно все лечит?

Или есть то, что нельзя исцелить?

– Я не знаю, – признается Халима. – Но если они свыклись с Лисой, то могут свыкнуться с чем угодно.

– Хороший аргумент, – печально усмехается Фрейя.

Халима подается вперед, чтобы ее обнять.

– Буду с нетерпением ждать наших уроков готовки, – шепчет она на ухо Фрейе. – Всегда хотела сестренку.

– Я тоже, – отвечает Фрейя.

Первое, что сделал Хейден, приступив к работе, – по-тихому изменил название канала Сестры Кей на Фрейя Кей, а несколькими месяцами позже незаметно убрал Кей. Вот так легко исчезла моя сестра.

Я продолжила записывать песни и снимать видео, но теперь их продюсировала его команда. Сначала ролики почти не отличались от наших с Сабриной. Как и всегда, выкладывались еженедельно по вторникам.

Но после каждого нового видео Хейден удалял парочку от Сестер Кей. Говорил, если делать это постепенно, фанаты даже не заметят. «Постепенно нагревай воду, – сказал он, – тогда лягушки в кастрюле не поймут, что варятся. – Затем посмотрел на меня. – Скоро никто не вспомнит о существовании Сестер Кей».

Тогда я задалась вопросом, а помнит ли сестра о моем существовании. Сабрина ни слова не сказала, когда мама объявила, что я буду работать с Хейденом. Даже не выглядела удивленной – вероятно, потому, что мама переговорила с ней заранее.

Она ни слова плохого мне не сказала. Не обвинила в предательстве или подставе. Не накричала на меня и не обозвала сучкой. Если уж на то пошло, она отнеслась ко мне благосклоннее, чем когда-либо. Но через два месяца после подписания контракта с Хейденом она переехала на север штата, чтобы окончить колледж, и больше не приезжала домой, не общалась со мной.

Хейден понемногу начал менять звук и вид моих видео, постепенно добавляя им – мне – смелости, превращая ту, что он снисходительно называл «кавер-артисткой из пригорода», в кого-то более трендового, гламурного, разнузданного. «Я тебя не меняю, – божился он. – Я тебя раскрываю».

Мы жили в Уайт-Плейнс, но через год переехали в Уильямсберг, ближе к его офису и соответствию моему бренду. Хейден подобрал квартиру уже с мебелью. Мама сдала квартиру, в которой я выросла, и от семьи, какой мы когда-то были, не осталось следа.

Хейден с точностью немецкого поезда придерживался своего двухлетнего плана. Через год, в течение которого мы строили мой бренд, делали меня заметной, превращали в продукт, мы выпустили первый сингл и удалили из «Саундклауда» почти все предыдущие работы. «Пусть твои фанаты привыкнут платить за молоко», – сказал Хейден.