Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

– А я спела «Маленькое белое платье».

– А ты спела «Маленькое белое платье».

– Я предала тебя.

– Только потому, что я предала тебя первой.

– Ты когда-нибудь слышала ту песню, Сабрина?

– Конечно, слышала.

– Я знаю, что ты ее слышала, но не уверена, что ты ее слушала.

– В чем разница? – Сабрина скептически закатывает глаза. Разница во всем. Но Фрейя не знает, как объяснить, поэтому поет то, о чем не может сказать, поет то, что не может услышать ее сестра.

Голос Фрейи сдавлен так же сильно, как в тот день в студии, так же сильно, как каждый день. Но она продолжает петь.

Песня звучит совершенно не так, как в студии звукозаписи, совершенно не так, как на айфоне Фрейи годы назад. Совершенно не так, как когда она впервые исполнила ее сестре, пыталась спеть то, что не могла сказать. «Не оставляй меня одну. Ты мне нужна. Я люблю тебя».

Возможно, именно так нужно петь эту песню. Потому что Сабрина как будто впервые ее слышит.

Ее подбородок дрожит. Сабрина пытается сохранить стойкость, но подбородок уже ходуном ходит, и ее каменное выражение лица дает трещину, разоблачая человека, который всегда жил внутри.

– Эта песня не о папе, – произносит Сабрина.

– Нет, – отвечает Фрейя, – не о нем.

– Она обо мне, – продолжает Сабрина.

– Она о нас.

И тут происходит то, чего при Фрейе никогда не случалось с сестрой: Сабрина начинает плакать. И Фрейя делает то, на что до этого дня у нее не было шанса: обнимает сестру в утешение.

Но недолго, потому что это – Сабрина. Она быстро вытирает слезы и отстраняется.

– Какого черта случилось с твоим голосом? – спрашивает она, вопрос задан типично прямо и бестактно. По-сабрински. И поэтому Фрейя смеется.

– Не знаю, – отвечает она, подхихикивая. – Я просто его потеряла.

– Потеряла? – Смех заразителен, и вскоре Сабрина тоже бьется в конвульсиях. – Каким образом? Оставила в такси?

Фрейя сгибается пополам.

– Не знаю, почему я смеюсь. Мы остановили запись. Это полная катастрофа.

– Это ужасно, – выдает Сабрина, переводя дыхание. – И что ты теперь будешь делать?

– Не знаю, – признается Фрейя, немного протрезвев.

– Ну, лучше выяснить это в ближайшие два года, – говорит Сабрина, вытирая заблудшую слезу.

– А что через два года?

– Моя свадьба.

– Зачем мне… – Фрейя замолкает, понимая, чего просит Сабрина. Сабрина, которая никогда не умела правильно выразиться. – Ты хочешь, чтобы я спела на твоей свадьбе?

– Нет, если у тебя будет такой голос…

– А если у меня будет… такой голос?

Вопрос повисает в воздухе, и Фрейю пугает этот вопрос и возможный ответ Сабрины.

А потом ее сестра говорит это:

– Мы придумаем план Б.

Что-то взрывается в груди Фрейи. Желуди наконец зацветают. Они дают семена для новых дубовых рощ.

– Или даже план В, – бормочет Фрейя.

– Починил, – сообщает Алекс, вернувшись с телефоном Фрейи. Экран светится от пришедших за день уведомлений. Все упоминания о ней, количество просмотров, лайки, дела, сообщения, имейлы и пропущенные звонки. Есть голосовые от Хейдена, которые она не станет слушать, и десятки сообщений от мамы, на которые ей придется найти новые ответы.

Телефон продолжает гудеть, оповещая о том, что Фрейя ошибочно приняла за любовь. Среди всего этого шума потерялось сообщение Халимы с номером Харуна. Среди всего этого шума потерялась настоящая любовь.

В тишине этого момента, в святилище этой любви, с Фрейей что-то происходит. Она отделяется от тела, от этой квартиры, от собственной потери и попадает в Харуна. Все его истории, которые ему еще предстоит ей рассказать – о самолетах, Аладдине и Джеймсе, – разворачиваются внутри и становятся ее собственными. Точно так же утрата Натаниэля объединяется с ее собственной. Кажется, что это обуза, но на самом деле все наоборот. Быть обладателем чьей-то утраты – значит, быть хранителем их любви. Разделить свою утрату с человеком – еще один способ отдать свою любовь.

И Фрейя вдруг понимает, что будет делать. Она обнимет сестру, а потом выйдет отсюда и отыщет Натаниэля и Харуна, этих двух незнакомцев, что вошли сегодня в ее жизнь и показали, как выглядит настоящая любовь. Она понятия не имеет, где они, но если Хейден Бут чему и научил ее, так это тому, что если чего-то сильно хочешь, то найдешь чертов способ это сделать.

Фрейя их найдет. Остальное уладится само собой. Она набирает Харуну сообщение: «Скажи, где тебя найти».

Последний раз я видел Джеймса в погожий весенний денек, настолько же теплый и ласковый, насколько холодным и неприятным был день, когда он нашел пятидесятидолларовую купюру. Деревья цвели. Женщины в городе ходили в платьях, а парни – в майках, в той или иной степени оголяя свои совершенные тела.

Мы встретились в парке. Джеймс выглядел счастливым. Он болтал о получении вида на жительство после прожитого в Нью-Йорке года, как сможет осенью начать учебу в колледже Ла-Гуардия и что у них есть программа управления общественным питанием, хотя это не совсем то, чего он хотел, но, возможно, удастся перевестись в кулинарный институт.

Я слушал его вполуха. За день до этого Амми составила список подарков. Мне нашли портного для пошива парадной куртки. Мой паспорт вернулся из консульства с вклеенной визой.

Я переписывался с Амиром каждый день. А когда осознал, что он наделал, очень сильно разозлился: как он посмел? Кто дал ему это право? Но потом понял, что я сам. Будучи трусом, я ослабил контроль. Но мой кузен оптимистично относился к сложившейся ситуации.

– Я тебе надоедаю? – спросил Джеймс.

Я вернулся в реальность.

– Что?

– Я тут с тобой разговариваю, но, готов поспорить, ты ни слова не повторишь.

– Кулинарный институт, – произнес я. – Два слова.

Он покачал головой.

– Ты рассеянный. – Он показал на парней без рубашек, загорающих на лужайке. – Не знай я тебя, решил бы, что ты мне изменяешь.

Он был в корне не прав – сладенькими я интересовался только в рамках эстетики – и в то же время попал в яблочко. Разве свадьба с кем-то другим – не определение измены?