Думитру Попеску - Избранное

Старик, ворча, ушел во двор, а они принялись зазывать публику. Начинал всегда Петре — у него голос был ниже, да и ехал он впереди. Савел отвечал ему. Выкрикивая, они старались подольше тянуть слова:

— Э-э-э-й!

— Че-го-о-о?

— Ц-и-и-рк!

— Где-е-е?

— В шко-о-о-ле!

— Когда-а?

— Се-го-о-дня!

— Ско-о-о-лько-о-о?

— Че-е-го-о?

— За вхо-од?

— Две ле-е-и!

— А на яблоки можно?

— Можно и на яблоки.

— И на яблоки можно? По сколько же с челове-е-е-ка?

— По пять яблок!

— А что хорошего в ци-и-ирке?

— Силач, разрывающий цепи!

— Фокусник!

— Иллюзионист!

— Акробаты! Клоуны!

— Женщина без костей!

— Женщина-змея!

— Женщина-прорицатель!

— А голая женщина у вас есть?

— Есть, совсем голая.

— А еще чего у вас есть?

— Борьба!

— Чемпионат мира!

— А тигры есть?

— Нету, они кусаются.

— А что еще есть?

— Львы!

Люди высыпали на дорогу. Женщины стояли, скрестив на животе руки. За ними толпились дети.

Когда свернули на другую улицу, Гигант, завидев ветви, свисавшие через плетень, вытянул шею. Савел дернул его за гриву, но не удержался и соскользнул прямо в дорожную пыль.

— Ловко же они об землю-то хлопаются! — сказал кто-то.

— Ну, это еще что, — сказал Петре. — Вот вы сегодня вечером приходите.

Савел впервые сел верхом на лошадь два дня назад. Он мог взбираться на нее, только если Петре пригибался, подставляя ему спину. Как он мучился сейчас — и все напрасно! А народ тем временем забавлялся.

— Ну и смех же, ей-богу!

— Небось он из цирка!

Пришлось Петре соскочить со Змея, согнуться; тогда Савел вскарабкался ему на спину, а потом уж в седло.

— Ай батюшки-матушки!

— Видели, как он притворялся, будто не может на лошадь сесть?

— Ну, у нас на представлении еще не то увидите, — сказал Петре. И, заметив, что Савел сворачивает за угол, снова завопил: — Э-э-эй!

— Чего-о-о-о? — откликнулся Савел.

Шеренга тополей на восточном краю деревни. Их кроны виднелись издалека. Тополя высокие, стройные, сверкающие. Ветер осторожно шевелил листья, словно боясь оторвать их от веток. Петре и Савел остановились, чтобы полюбоваться на деревья, которые спускались в долину по берегу реки, сливаясь вдалеке в один-единый тополь. Надо было напоить лошадей, и они спешились. Они шли к воде, ведя лошадей за повод. Звенящее облако комаров сопровождало их. Петре замахивался на комаров, но они всякий раз улетали. Осенью и весной река разливалась, и вокруг нее образовалось болотце, заросшее камышом и осокой. Вода в нем была стоячая, черная и воняла тиной — в такой тине обычно дремлют угри.

Они заметили человека, только когда напоили лошадей. Лошади то и дело поглядывали влево, и, посмотрев в ту сторону, они увидели его. Он стоял совершенно голый, привязанный к дереву. Они направились к нему, держа лошадей за повод.

— Наверно, побился с кем-нибудь об заклад, — решил Петре.

— Здравствуйте, — сказал Савел, когда они подошли ближе.

— Здравствуйте, — ответил крестьянин. — А почему вы такие страшные?

— Как это страшные? — удивился Петре.

— Кто вас так разукрасил?

— А… Так бы и сказал! — обиделся Петре. — Мы из цирка. А ты, дяденька, чего здесь делаешь?

— Стою, — усмехнулся человек.

— Ну и как?

— Хорошо, уж куда лучше…

— Это ты об заклад побился, да?

— Черта с два об заклад побился, — сказал человек, уже не улыбаясь.

Петре не понял, почему он перестал улыбаться. Лошади щипали траву. Петре бросил поводья и принялся ходить на руках по лугу.

— Ну, что ты скажешь? — спросил он крестьянина.

— Да что говорить-то?

— Тебе не нравится, как я хожу на руках?

— Нет, — сказал крестьянин.

Петре это задело за живое. Он дважды перекувырнулся и вскочил на ноги. Чтобы не уронить честь цирка, надо было понравиться и этому крестьянину. А он все не улыбался.

— Слушайте, ребята, отправляйтесь-ка домой… — сказал он им. — А то как бы вас управляющий не увидел.

— А ему-то что за дело! Мы приехали с цирком, и у нас разрешение, можем делать, что хотим и где хотим…

— Ладно, — сказал человек, — а все-таки уходите.

— Хорошо, но мы еще вернемся, — сказал Петре.

И они ушли, продолжая недоумевать, почему это голый человек стоит привязанный к тополю. А когда узнали почему, принялись смеяться.

— Украл кошелку кукурузы.

— Вот пройда! — сказал Петре.

— Не из чего было варить мамалыгу.

— Люди здесь шутники, — сердито сказал Петре Савелу. — Небось издеваются над нами, рассказывают всякие небылицы.

Было досадно, что никто не принимал их всерьез; их считали детьми, а детям — он это знал! — можно рассказать что угодно, они всему поверят. Но они уже не были детьми, а кроме того, они работали в цирке.

Петре поманил пальцем одного мальчугана — уж этот его не обманет. Они стояли посреди деревни.

— Почему того дядьку привязали к тополю?

— Он вернулся с фронта и… — Мальчишка осекся, глядя на их лица.

Петре понял, что он был испуган: вблизи грим на их лицах выглядел уродливо.

— Ну?..

— И управляющий… Он взял кошелку кукурузы для своих детей, и барин сказал, чтобы его голого привязали к тополю… на съедение комарам… чтобы все люди его видели, возвращаясь с поля, и другим неповадно было.

— А почему люди его не развяжут?

— Так кто же его развяжет? — удивился мальчик. — Томороагэ не захотел даже поцеловать руку барину, просить у него прощения… Я, говорит, рук не целую… А ты меня вечером в цирк проведешь?

— Проведу, — сказал Петре.

Мальчишка обрадовался и снова затараторил.

— Так и стоит Томороагэ голодный и холодный. Будет ему теперь наука: не кради!

Петре разозлился на всех людей в этой деревне. Ведь помещик издевался надо всеми ними, не только над Томороагэ! А они трусили. И Петре стало не по себе, потому что он ушел от Томороагэ, не узнав, отчего тот стоит там. В конце концов Томороагэ рассказал бы ему все. Но ведь он, Петре, вместо того чтобы расспросить Томороагэ по-человечески, стал, как дурак, ходить вниз головой. Ну как мог Томороагэ открыть ему свою душу, когда он только и делал, что кувыркался и кривлялся! Мезат велел им зазывать народ, а у самого Петре не хватило ума понять, что иной раз надо быть человеком, а не циркачом.

Когда они подошли к школе, Мезат с ходу наградил их подзатыльниками.

— Ослы, вы что, вздумали беседовать с этим привязанным крестьянином? Вас видел один из людей Бестоеску… Хотите, чтобы нам не разрешили сегодня дать представление? Все планы мне спутать? Я заплатил этому типу двести лей, чтоб он молчал, а то пришлось бы нам запрягать лошадей и отчаливать! — орал Мезат.

Дорина глядела на Петре, опершись на колесо, и улыбалась. И Петре забыл про подзатыльник, который получил от Мезата.