Думитру Попеску - Избранное

Парень с рыжей бородой снова зарядил винтовку. И опять Петре вне себя схватил его за руку. Но рыжебородый дал ему пощечину и затем, уложив его на землю одним ударом, продолжал расстреливать змеев. От злости Петре не мог даже заплакать. «Нет, один я ничего не могу, ничего, — твердил он мысленно. — Надо всех позвать — ребят, взрослых, всех, всех». И он смотрел на рыжебородого с ненавистью, он ненавидел его так, как будто все змеи были его собственные. Между тем рыжий удовлетворенно оперся на винтовку, выискивая в небе новую жертву. И он нашел ее. Но не на небе. Змей летел пад самой дорогой, хвост его, подобно флагу, развевался в воздухе. Нес змея какой-то мальчишка, подняв над головой вытянутую руку. Нитка была длинная. Петре видел, как рыжебородый взял на мушку приближающегося змея. Петре хотелось закричать, но вместо этого он всхлипнул. Змей все приближался, а ружье поворачивалось, выслеживая его. Вдруг ружье вздрогнуло и опустилось. У рыжебородого по лбу ручьями тек пот. Устал, должно быть. Мальчик со змеем увидел ружье и вошел во двор; змей порхал над его головой.

— Ты что, Алеку? — спросил он. — Как дела?

И рыжебородый ушел, волоча за собой ружье. Он хромал на левую ногу.

— Эй, хочешь — поиграй! — Мальчик протянул Петре змея.

Петре взял его и, вынув из кармана клубок ниток, удлинил веревку.

— Ты чей будешь? — спросил мальчишка. — На какой улице живешь?

Петре не ответил. Этот курносый мальчишка думал, что он из их деревни. Петре не ответил, только улыбнулся и освободил веревку; змей взмыл ввысь и поплыл над деревней.

Солнце было огненное. Они стояли близко, лицом друг к другу. Он загораживал ее от солнца, а она, глядя ему в глаза, причесывалась. Она смотрела ему в глаза, чтобы увидеть себя, и проводила черной гребенкой по волосам, поправляя пробор. В его глазах она видела себя хорошо, как в зеркале. Она причесывалась и словно становилась меньше, совсем девочкой, и хорошела. Он глядел на нее, как зачарованный, а она смотрела в его глаза, как в зеркало, дрожащее и мигающее зеркало. Она становилась все красивее и проводила расческой медленно, чтобы выгадать как можно больше времени.

Раскаленное солнце краснело, опускаясь к горизонту. Он стоял рядом, и она села на землю, прячась в его тени, чтобы отдохнуть. И чтобы лучше видеть его, чтобы этот огненный шар не слепил ее. Она хотела бы, чтоб солнце поскорее зашло, чтобы свет не был такой яркий, угнетающе-яркий, чтобы солнце закатилось, исчезло за лесом.

Его тень съежилась, стала совсем маленькой и тяжелой. И застыла. И исчезла. Обе тени исчезли, будто слились воедино и ушли в землю. И они остались вдвоем, одни, без теней.

И тогда словно пошел горячий дождь. Они лежали на земле, и дождь барабанил по ним и раскачивал их, как орешник весной, когда раскрываются первые листья. И с опушки леса доносился вой волков.

Савел чувствовал себя легко, точно птица; казалось, он отделяется от земли и взлетает ввысь над этим горячим и освежающим дождем. Будто у него были крылья и он летел, оторвавшись от земли. Он парил, рассекая воздух руками, своими крыльями, мягкими и огромными. Он был высоко над облаками, но вой волков настигал его и здесь.

У него не было ни ног, ни лба, ни рук, ни пальцев, ни тела. Он исчез, растаял в воздухе.

Он чувствовал, как зацветает поле и как раскачивается отяжелевший от семян круглый золотой подсолнух. Подсолнухи освещали землю, и она уходила далеко в поля, унося их с собой, а на плечах у нее рдели маки. И желтые края подсолнуха напоминали кружева. А сами лепешки подсолнуха казались звездами.

Он весь растворился в этом долгом, ленивом полете.

И тогда он услышал шаги идущих по земле детей. И короткие всхлипы. И тоненький голосок девочки, плачущей в люльке. И пугающий вой волков.

Поле зацвело и стало желтым. Дети играли в жмурки. Они кричали, убегали друг от друга…

Их голоса становились все громче. Где-то высоко лил горячий дождь, от него в воздухе стоял пар.

— Где мяч, мяч?..

Теперь голоса звенели в полную силу.

День догорал. Она сидела с ним рядом и причесывалась, глядя в его глаза, как в зеркало. И улыбалась. Небо было светлое, безоблачное. Солнце садилось. Первый день кончался. Первый день.

Они ехали мимо извоарских озер, и звенящее облако комаров преследовало их. Комары заставили вспомнить о Томороагэ. «Здесь тяжелее, чем на войне», — сказал он. Комары донимали лошадей. Лошади отбивались от них хвостами, но это не помогало. «Надо взять землю», — спокойно сказал Томороагэ. Комары липли к телу и готовы были съесть его живьем. Их длинные вереницы напоминали шнуры. Озерца лениво переливались в Дунай. Черная тина наполняла их почти доверху, и вода была лишь на поверхности — тонкий слой, вонючий и грязный, как нестираная бязевая рубаха.

Они ехали в повозке и молчали. Петре раскаивался, что так сильно ударил Савела. Не стоило драться и ссориться из-за женщины. Впрочем, ведь здесь и этого не было, женщина тут ни при чем. Он разобиделся, как ребенок. Ну стоит ли целых два дня не разговаривать со своим лучшим другом из-за таких пустяков? К тому же он сам виноват: надо было смириться с поражением, а не вставать на дыбы. Савел хотел перед ней покрасоваться, это бывает иногда с влюбленными.

— Вчера одного из Зэрнешти пристрелили, — сказал Мезат.

Петре и Савел тоже об этом слышали. После войны у многих остались пистолеты. Даже дети пугали из ник ворон.

— А все из-за этой земли! — продолжал удивляться Мезат.

Савел и Петре были поражены: до сих пор он интересовался только тем, чтобы в зале было побольше народу и чтобы Дорина улыбнулась ему своей долгой загадочной улыбкой.

У выезда из Балта-Нягрэ их закидали камнями. Камни бросали сверху, с акаций, и они дождем сыпались на рогожный верх повозки. Стрелять в них, очевидно, боялись. Возможно, думали, что и в повозке есть пистолеты или даже гранаты и пулемет. Мезат пустил лошадей шагом, чтобы нападавшие не думали, что их боятся. Сам Мезат невозмутимо посвистывал и велел Савелу играть на гитаре романсы.

— Все из-за вас, валяете дурака, — корил их Мезат. — Все ваши шуточки…

Дорина сидела, прислонясь к стенке повозки; в уголке рта у нее был цветок герани. Петре взглянул на нее, но, вспомнив, что она «не чиста», отвел глаза и стал думать о человеке, застреленном в Балта-Нягрэ. Этот человек вернулся, как и Томороагэ, с фронта. Петре хотел рассказать Савелу о людях, с которыми Гарофицэ шел по городу, но вспомнил, что он в ссоре с Савелом, и прикусил язык. Комары звенели, как расстроенная гитара.

В Извоарах около примарии их ждала Вероника. Она приехала к тетушке. Савел разговаривал с ней, пока Мезат оформлял разрешение; потом они расстались. Надо было заняться рекламой, и до вечера, до представления, он не мог больше повидаться с Вероникой, потому что был занят.