Александр Архипов - Истина Платона

Обо всём этом я узнал позже. А пока… А пока в бессознательном состоянии, я и ещё шестеро таких же «300-х» и один «200-й» летели на базу. Вёз нас легендарный «Снегирь» — Михалыч. Говорят, он пару раз передавал управление штурману и выходил к нам. Садился возле меня, молча сопел, прислушиваясь к моему бреду, потом давал попить и, качая своей седой головой, уходил в кабину. Михалыч, он у нас такой!

Очнулся я уже «дома», в санчасти базы. И первое лицо, которое мне искренне улыбнулось, было Верочкино — медсестры хирургического отделения. Наверное, это всё-таки к добру. Правда, голос её…

— Михал Саныч! — громко закричала она в открытую дверь палаты. — Сан Василич с нами!

По коридору громко протопали две пары ног и в проёме двери появились две фигуры в белых халатах. Один из них был заведующим хирургическим отделением, военврач со смешной фамилией Перетрухин, а второй — косоглазый санитар. Я вдруг вспомнил по рассказам Верочки, что многие путали его с доктором и обращались к нему: «Товарищ доктор». Этот нахал мог стырить у врача стетоскоп, повесить себе на шею и бродить по коридорам других отделений, где его мало знали. Он никого не разубеждал и мог ответить на любые вопросы, касающиеся медицины. Талантливый был врун. Настоящий доктор присел на край кровати, посветил чем-то в глаза, пощупал пульс и облегчённо вздохнул. Говорить не хотелось, поэтому я кивнул головой, мол: «Чего?»

— Привезли тебя «никакого». Ни «бэ», ни «мэ»! Заражение начиналось. Чистили… перешивали… В общем, будем готовить тебя к отправке на Большую землю. Думаю, дней через пять будешь транспортабелен и попрощаемся. Да, Семёнов? — обратился он к санитару, ища поддержки своему умозаключению.

— Да, Михал Саныч, за пять дней справимся, — серьёзным голосом ответил санитар.

— Утки в 5-ой поменяй! Справится он, — сердитым начальственным тоном произнёс доктор Перетрухин и, заложив руки за спину, протопал дальше по коридору.

Я наконец — то понял, почему неохота разговаривать. А как тут…? К носу подходили две трубки. Скосил глаза и проследил, откуда они берут своё начало. В углу палаты стоял огромный газовый баллон, на котором масляной краской неровными буквами было написано: «Кислород». А изо рта вообще торчал шланг. Рот не закрывался и пересыхал. Чтобы не крутил головой, её зафиксировали и из неё тоже торчали какие-то трубочки и штучки. Левый бок был просто нашпигован трубками и какими-то медицинскими приспособами, которые уходили куда-то в никуда. А на правое колено вообще смотреть не хотелось. Появилась Вера.

— Товарищ майор, а давайте попробуем покушать. А? Тут ваш Боцман в китайском термосе куриный бульончик принёс. Пол-кружечки. А я вас покормлю, — щебетала она, не переставая, пытаясь просунуть в мой рот со шлангом чайную ложечку с куриным бульоном. — Я ему говорю, Боцману вашему, что ж ты, гад, командира своего не уберёг? У самого — ни царапинки. За папу! Он что, за вас прячется товарищ майор? А он ржёт! Кобелина! За маму! Говорит, типа — а какая мне разница, всё равно к командиру приходить буду, а за одно на тебя полюбуюсь. Представляете? Товарищ майор, а он женатый? За Михал Саныча! Только честно… Вот и покушали!

Через пару дней половину трубок повытаскивали, но вставать не разрешили. Зато я заговорил. Ещё через день Михал Саныч и санитар Семёнов разрешили дозированные посещения. Первым запустили старшего по званию. Подполковника Белкина. Разговор был короткий, а начальник шибко занятый.

— Это хорошо, Хмелев, что у тебя правая рука работает. Вот тебе ручка, а вот тебе бумага. Всё, как всегда, полный отчёт в красках. Ты пишешь за всех, Зверь только за себя. Ходатайства к награждению приложи. Срок — три дня.

— Меня через два дня в Ташкент перевозят, — очень спокойно так отвечаю, шевеля оставшимися во мне трубками.

— Тогда через два! — отвечает этот мудак, друг называется.

Забежал Зверь с Шубой. Радостные такие, господа офицеры! Бутылку «Боржоми» принесли. А мне с пузыриками нельзя. Так они сами её и выдули. Веселятся, анекдоты рассказывают. Ну как же! Начальника увозят на неопределённый срок. Вот теперь накомандуются! На кого личный состав оставляю?

Что идёт навещать командира Боцман, было слышно издалека. Правда, если быть точнее, то слышно было только, как заливается от смеха Верочка. И судя по тому, с какой скоростью перемещается по коридору её звонкий смех, можно было судить о приближении к палате Боцмана. Перед самой палатой послышалось — «Ой!» и нежное «Дурачок ты, Боцман!» Но старший прапорщик зашёл тоже ненадолго. Дела. К тому же взвод землячка его, Платона, переводили на постоянное место дислокации. Нужно было попрощаться. Да я, собственно, и не успел по нему соскучиться. Маячит тут… Интересно, а если бы Верочки не было?

Ближе к вечеру зашёл старшина Платонов Леонид Анатольевич, собственной персоной. В руках держал свёрток, завёрнутый в упаковочную бумагу и положенный в модный целлофановый пакет «Мальборо».

— Это вам от нас с Бесом и Злым. Потом посмотрите, товарищ майор, когда уйду.

«Вот так. Уже — товарищ майор, а не командир. Уже привык к нему», — невесело подумал я.

— Слушай, Лёня, а давай я ходатайство о твоём переводе ко мне в команду напишу. Не беспокойся, ко мне прислушаются. А там рекомендации получишь после срочной, в училище военное поступишь. Ты ж прирождённый вояка!

— Спасибо, конечно, но нам нового комвзвода прислали. «Зелёный» совсем, но рьяный такой, — улыбнулся Платон. — Парни думают, какой ему позывной пообидней прилепить. Надо помочь летёхе. Да и пацаны мне все как родные. Служить-то осталось пять месяцев всего. Письмо родителям погибшего Вити Новикова я сам написал, призывались вместе. А про училище подумаю. Будете в Севастополе, заезжайте. Я на Северной живу, меня там все знают. Барабулькой угощу.

— Спасибо за службу, старшина! Думаю, увидимся! — с надеждой сказал я, пожимая крепкую руку старшины Л.А. Платонова, замкомвзвода разведроты отдельной бригады ВДВ.

Перед самым выездом из санчасти я попросил Боцмана открыть пакет с подарком от разведчиков. Каково же было моё удивление и восхищение, когда я увидел содержимое. Это были практически новые афганские замшевые сапоги. Мечта всей моей жизни! Боже! Если они мне подойдут, то мне от этой жизни уже ничего не нужно! Боцман одобрительно зацокал языком.

— Ну, пацаны! Ну, угодили командиру! — нюхая замшу, причитал он, разминая в руках голенище, постукивая костяшками пальцев по подошве и каблукам и глядя на меня завистливым взглядом прапорщика. Старшего прапорщика.