Константин Ханькан - Кэлками. Том 1

Прошедшее лето выдалось урожайным на орехи, грибы и ягоды. Охотников это радовало и обнадеживало, в такие урожайные годы и белки бывает много. Гирлянды кедровых шишек так и не осыпались, а плотными кучками висели на застывших кустах кедрового стланика. Много, очень много мерзлых грибов, уродившихся перед самыми заморозками, остались целыми и свежими, так и не успев перегнить. Олени с аппетитом едят мерзлые свежие грибы. Вкусно. Медведи, даже молодые, кажется, и не собираются ложиться в заранее приготовленные берлоги. Ходят спокойно, шишкуют и мерзлой ягодой подкрепляются на южных склонах гор. Не прочь косолапые полакомиться и сладкой переспелой брусникой, шикшей.

Снега в эту пору еще нет. Мездра на шкурках белки черненькая и не побелела. Сдавать несозревшие шкурки — явный брак. Пушник такие шкурки, конечно, примет, но цену скинет, да еще и упрекнет, что летнюю шкурку сдаешь. А это граничит с браконьерством. Поэтому лучше подождать, пока шкурка побелеет и мех у белки станет длиннее и гуще. Куда торопиться? Целая зима впереди. И не собирается Кэлками зря губить зверьков. Доберемся до места, снежок выпадет, вот тогда-то и можно будет основательно приняться за белковку.

А пока охотники продвигались к Гидыну не торопясь, с остановками на денек-другой. На дневках охотились на мелкую боровую дичь для еды. В такие дни женщины занимались обыденными бытовыми делами: чинили обувь, рукавицы, перекладывали вещи по мунгуркам, а то и новые торбаса с чижами шили. Кэлками поутру рубил дрова, таскал воду, а потом на целый день со спокойной душой уходил бродить по лесу и ближним сопкам. Не привык он сидеть дома без дела.

В один из таких дней взял мелкокалиберную винтовку и пораньше ушел на охоту. Не спеша поднялся на каменистую высокую гору, чтобы с вершины осмотреться и обозреть восточные склоны, полюбоваться с высоты бесконечной панорамой скалистых гор, макушки которых уже покрыты затвердевшим снегом. Попадались совсем свежие следы баранов, разрыхленный копытами снег в местах, где животные кормились. Был на вершине и старый обледеневший след медведя.

«Петлял по горе прежде чем спуститься в сторону берлоги», — подумал Кэлками и, отряхнув от снега бугорок ягеля, сел, положив перед собой винтовку. Достал из нагрудного кармана расшитый старенький мисук (кисет), наполненный махоркой, в котором лежала и латунная самодельная канса (трубка) с костяным мундштуком. Прикурил, загораживая огонек ладонями от легкого ветра. Глубоко затянулся: «Столько гор, земли и простора. Человеку за свой недолгий век ни за что не обойти такое расстояние, в котором и края земли не видать, — с легкой улыбкой подумал охотник, делая очередную затяжку крепкого табака. — Были бы у меня крылья, как у ворона, летал бы по этим горам, садился бы на вершину каждой, чтобы полюбоваться и порадовать глаза этими чудесными землями», — мечтал Кэлками.

«Мэ-э-э-э», — послышалось откуда-то сбоку. От неожиданности Кэлками встрепенулся и схватил лежащую рядом винтовку, одновременно выхватив изо рта трубку, загасил огонь о ягель, забитый снегом. Быстро положил трубку в кисет и затолкал обратно в нагрудный карман. Передернул затвор заряженной винтовки и повернулся в сторону послышавшегося хорошо знакомого ему звука. Выше него в пологой седловине стоял крупный самец снежного барана и пристально смотрел на Кэлками.

«Сейчас начало осеннего гона, и самец ищет подругу, — мелькнуло в голове охотника. — Стрелять далековато, в то же же время и медлить нельзя».

Кэлками встал на четвереньки на полусогнутых коленях, затем поднял голову и громко заблеял «мэ-э-э-э!». Баран тут же отозвался на голос охотника и побежал в сторону Кэлками. Кэлками не двигаясь стоял в первоначальной позе, сжимая в правой руке винтовку со взведенным курком и вновь призывно заблеял. Баран ускорил бег и остановился на расстоянии длины двух арканов. Кэлками присел и, сидя на коленях, выстрелил в грудь животного. По характерному шлепку он понял, что пуля угодила в цель. Баран отпрыгнул в сторону, пробежал немного и рухнул замертво. Это был сравнительно молодой, но крупный и упитанный самец. Кэлками и раньше приходилось слышать, как блеют ягнята и взрослые бараны, он часто старался подражать их голосам, и это ему удавалось. Насколько он помнил, его покойный отец тоже очень тонко умел подражать голосам зверей и некоторых крупных птиц, мог протяжно завыть голосом волка и зареветь, как взрослый медведь. Поэтому и Кэлками старался научиться этому непростому искусству подражания и, что удивительно, с годами им овладел. И как он ловко сейчас подманил такого осторожного и зоркого зверя, а ягненка и подавно обманул бы. Кэлками теперь мог точь-в-точь завыть, как голодный волк, каркнуть в лесной тиши, будто ворон, или молодым медвежонком зареветь, если бы это понадобилось. Он был доволен своим искусством.

Добытый трофей оказался очень жирным. Кэлками обрадовался такой невиданной добыче, о которой он и не мог мечтать.

«А мясо будет кстати! Давненько не приходилось им с Акулиной есть свеженького, а тем более баранины, если, конечно, не считать медведя-лончака, добытого три стоянки назад».

Управившись с разделкой барана, Кэлками отрезал остывший кусок свежей печенки, одну почку и с аппетитом все съел. Свеженинка приятно холодила внутри желудка, истосковавшегося по свежей еде.

«Печень у барана слегка сладковатая, как у зайца, будто сахарком подсыпано сверху», — отметил он про себя, утирая рот рукавом.

Кэлками сходил вниз на склон горы, где густо рос стланик, нарубил целый ворох и притащил к остывающему мясу. Настелил кустики на снег, разложил куски мяса на ветки и хорошенько накрыл шкурой, ее края придавил камнями, присыпал снегом капли крови на месте разделки, чтобы не привлекать сорок и ворон.

А то вороны, в свою очередь, приманят росомах или еще какого-нибудь хищника. Для пущей надежности Кэлками снял свой старенький, неопределенного цвета, шарфик и положил поверх шкуры, придавив плоским камнем, чтобы ветром не сдуло. После того как с мясом было покончено, он расслабился и теперь уже спокойно закурил. Курение всегда дает бодрость, да и привычка…

С собой в палатку он унес грудинку и ребра барана с левого бока. Завидев подходившего хозяина, привязанный возле палатки охотничий пес Утэ (серый) завилял мохнатым хвостом, повизгивая. Из палатки выглянула Акулина и, загадочно посмотрев на мужа, исчезла за брезентовой дверью. Ее женское чутье подсказывало, что Кэлками пришел не пустой. А пес Утэ и подавно учуял свежий запах зверя и теперь неистово подпрыгивал, пытаясь освободиться от привязи.

К приходу Кэлками все мужчины в основном уже вернулись с охоты и теперь рубили принесенные на дрова сухие жерди, каждый около своей палатки. Поев и немного отдохнув, Кэлками спешно обошел всех своих соседей и сообщил о добытом им баране, сказав, что завтра утром поедет за мясом и по приезде поделит его между всеми.