Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Он достает из контейнера бейсбольную перчатку и откладывает ее в сторону.

– Клянусь, у меня здесь есть Кел Рипкен.

– Это так великодушно с вашей стороны, – говорю я, – пожертвовать всеми этими вещами.

Дверь в дом открывается и входит Зо.

– Мама говорит, что сейчас идет твое шоу, и она не хочет снова записывать его.

– Скажи ей, что мы заняты.

– Папа, ты мучаешь его?

– Что?

– Эван, он тебя мучает? – спрашивает Зо. – Можешь сказать ему, что тебе скучно и ты хочешь уйти. Он не расстроится.

– Он может уйти, когда захочет, – отвечает Лэрри.

– Эван, ты хочешь уйти?

В первые моменты пребывания с Лэрри я молил, чтобы Зо пришла мне на помощь. Мы с ним никогда прежде не разговаривали наедине. Но сейчас мне хорошо.

– Нет. Правда, – говорю я. – Это так здорово.

– Ну и прекрасно, – фыркает Зо. – Не говори потом, что я тебя не предупреждала. И, папа, не позволяй Эвану делать новые селфи для поклонниц.

– Я не понимаю, о чем ты, – озадачивается Лэрри.

– Спроси у Эвана. Он все понял. – Зо усмехается и закрывает дверь.

Лэрри смотрит на меня, ожидая разъяснений. Я пожимаю плечами, пытаясь обойтись без торжествующего жеста – ведь Зо только что продемонстрировала нечто, очень похожее на ревность.

Он недолго молчит. А затем говорит:

– Значит, ты и Зо?..

Мое лицо приобретает, как я могу предположить, самый красный цвет, какой только бывает у кожи.

Он продолжает смотреть на меня без неприязни.

– Перчатка действительно классная. – Я беру ее в руки.

– Очень даже ничего, верно? – говорит Лэрри. Он, похоже, доволен тем, что можно сменить тему. – Возьми ее себе, если хочешь.

– О нет. Я не могу!

– Почему? Ею никто никогда не пользовался. Я, наверное, купил ее на день рождения или что-то в этом роде.

Только теперь до меня доходит, чья это перчатка. И вернуть ее будет неправильно. Подарок на день рождения. Коннор больше не получит ни одного.

И того хуже, подарки, которые он получил, теперь отдают мне.

– Мы с папой бросали мяч на заднем дворе каждое воскресенье днем, – говорит Лэрри. – Я думал, мы с Коннором тоже займемся этим. Он жаловался, что меня никогда нет рядом, ведь я все время работал. И я сказал: «Хорошо, давай оставим для нас с тобой воскресные дни». А потом неожиданно его перестало это интересовать. – Он тихо смеется. – С Коннором всегда было непросто.

Он засовывает руки в карманы.

– Возьми ее, – говорит он, словно предлагает мне мятные леденцы. – Иначе она будет пылиться здесь.

Похоже, у меня нет выбора.

– Сначала нужно сделать ее мягкой, – продолжает Лэрри. – Такой жесткой рукавицей ничего не поймаешь.

Прекрасно. Подарок подразумевает ответственность.

– А как это сделать?

– Твой папа не научил тебя обращаться с бейсбольными рукавицами?

Я не отвечаю. Я не обязан это делать.

– Ну, на то существует только один способ, – говорит Лэрри, копаясь в контейнере. – Для этого понадобится крем для бритья.

Я решаю, что это шутка, но он действительно вытаскивает баллончик с кремом для бритья и начинает трясти его.

– Хорошо. Он полный.

Теперь у меня в одной руке бейсбольная рукавица. А в другой – баллончик. Я не играю в бейсбол и не бреюсь.

– Надо минут пять втирать в перчатку этот крем. Затем перетянуть ее резиновыми лентами, положить под матрас и выспаться на ней. На следующий день повторить все это. И так в течение по меньшей мере недели.

– Недели? Неужели?

– Каждый день. Без перерывов. Придется немного потрудиться.

У Лэрри даже имеется небольшой мешок резиновых лент.

– Мне неприятно говорить это, но в наши дни ваше поколение думает только об удовольствиях. Кто станет уделять время тому, чтобы почитать книгу, если вместо того можно посидеть в Фейсбуке? Но здесь без труда не обойтись. Нужно только немного терпения.

Он разбрызгивает крем для бритья, так что он покрывает всю перчатку, и начинает втирать его в нее.

– Я не позволял Коннору сачковать. Синтия всегда была готова дать ему второй шанс или сказать: «В следующий раз старайся сильнее». А я говорил «нет». Я говорил: «Коннор, если ты будешь искать легких путей, то в конце концов заблудишься и очень скоро кончишь там, где не хотел бы оказаться, не зная, как найти путь домой».

Его голос слегка надламывается. Он прочищает горло, успокаивая себя, и возвращается к контейнеру. Тот постепенно становится пустым. Мы больше не говорим о спорте и о девушках.

– Коннору повезло, – слышу я свой голос. – Его отец столько думал о нем.

Лэрри раскладывает вещи на столе:

– Ну, твоему отцу тоже очень повезло – у него такой сын.

– Да, – говорю я. – Он это понимает.

Так-то вот: вру о вещах, о которых не требуется лгать.

Лэрри улыбается:

– Ну, если ты хочешь побеседовать с Зо…

– Хорошо. Да. – Я направляюсь к двери с полными руками – с перчаткой и с кремом для бритья.

Но что-то останавливает меня. Я оборачиваюсь:

– Не знаю, почему я так сказал. О папе. Это неправда. Мои родители развелись, когда мне было семь лет. Папа переехал в Колорадо. У него – новая семья. Основное внимание он уделяет ей.

Лэрри изучает мое лицо. Я тут же сожалею о сказанном. Не знаю, зачем я все это открыл ему. Ну что-то вроде того: он был откровенен со мной, уязвим, и я хотел предстать перед ним таким же. Мой поступок казался мне правильным, справедливым, а теперь…

Он кладет руку мне на плечо.

– Не забудь резиновые ленты, – говорит он, протягивая мне мешок.

Киваю и выдыхаю:

– Спасибо.

– Вот теперь ты – в полной боевой готовности.

Зо подъезжает к моему дому, и я вижу, что в комнате мамы все еще горит свет. Но к тому времени, как я начинаю взбираться по лестнице, под ее дверью уже темно.

В записке, что я нахожу у себя в спальне, значится: Te amo hijo mio [2] Люблю тебя, сын мой (исп.). . Поначалу это ошарашивает меня, но потом я вспоминаю, что я будто бы поехал к Джареду работать с ним над заданием по испанскому. Представляю на мгновение, как мама гуглит написание этих слов.

Сейчас половина одиннадцатого. Она определенно ждала меня. Я сказал, чтобы она не делала этого, но она не смогла пойти наперекор себе.

Синтия предложила, чтобы я переночевал в их доме. Зо отвезет тебя в школу, сказала она. Позвони маме и скажи ей об этом. Ты можешь лечь на кровать Коннора . Щедрое предложение, но для меня это слишком. Я не могу спать на кровати Коннора. Хотя я стал довольно бесчувственным, во мне еще сохранилось немного эмоций.

Вообще-то нет, не так. Сказать, что я бесчувственен, будет неправильно. Наоборот, сейчас я ощущаю гораздо больше всего, чем прежде. И не только потому, что перестал пить лекарства. Впервые я действительно живу настоящей жизнью. Наконец-то я знаю, что значит поцеловать кого-то. В самом деле поцеловать – поцелуем, который длится несколько секунд. Это стало делом обычным, но вовсе не скучным. А сегодня я узнал, как сделать мягкой бейсбольную перчатку. А это то, чему не удосужился научить меня мой родной отец.