Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Зо говорит, я должен дать ему ссылку на речь. Но я не думаю, что это имеет для него какое-нибудь значение – «Проект Коннора», яблоневый сад. Он как-то раз написал в Фейсбуке, что у него – трудности с сохранением формы его новой ковбойской шляпы, и я послал ему статью с проверенными временем рекомендациями по этому поводу; но он так и не ответил. Я отправлял ему открытки в надежде, что мы станем друзьями по переписке, ответ я получил лишь раз, и он был написан почерком Терезы. Он обожает ходить пешком, и я предложил вместе пройти по Аппалачиан-Трейл. Ему, похоже, понравилась идея, но когда летом я напомнил ему об этом, он, извинившись, сказал, что уже летал на восток на мою выпускную церемонию, а теперь – на подходе ребенок, и он не может позволить себе еще одну поездку. Что еще я могу предпринять? Я изучаю тропу рядом с тем местом, где он живет в Колорадо, и возлагаю все мои надежды на этот маршрут.

Подхожу к карте. Я устал открываться людям. Для чего? Как долго мне придется ждать? Между ним и мной – тысяча восемьсот миль. Может, это просто слишком далеко. Очень скоро у него появится малыш, которого он будет держать на руках. Невозможно быть ближе к нему. Разве я могу соперничать с маленьким ребенком? И зачем мне думать обо всем этом после того, как он столько раз продинамил меня? Вот, например, еще сравнительно недавно я считал, что он будет гордиться мной из-за того, что я возродил к жизни поблекшее приглашение ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ перед парком Эллисон, местом, где он любил бывать, часто в сопровождении меня, – он и я вместе, что он оценит это и заодно те воспоминания, которые у нас были. Думал, мое достижение тронет его, свяжет нас, но затем, разумеется, как и всегда, в тот день, когда я сказал ему об этом и послал фотографию…

Все это не имеет никакого значения. С меня довольно. Вытаскиваю булавку и бросаю ее в чашку. Натягиваю на руку бейсбольную перчатку. И свободной рукой – той, что уже не сломана и с которой я все еще учусь жить, ударяю по твердой коже. Ударяю опять – теперь немного сильнее, еще сильнее, и еще, и еще, ударяю до тех пор, пока мой кулак не становится удовлетворяюще красным.

Официантка спрашивает, налить ли мне еще кофе, но я считаю, что его с меня на сегодня достаточно. Если моя нога будет стучать по полу чуть сильнее, владельцы кафе «Кэпитол» могут попытаться включить в мой счет ущерб, нанесенный зданию. Обычно я не пью кофе (доктор Шерман велел мне избегать кофеина), но выбор был между кофе и бесплатной водой, а Зо сказала, что будет лучше для нее, если, сидя здесь, я потрачу какую-то сумму денег. Ужин я себе позволить не могу, так что да, передайте сливки и сахар, пожалуйста.

Она уже на сцене, настраивает гитару. Это не так чтобы настоящая сцена. А просто выделенное в глубине кафе место с микрофоном и двумя колонками.

Я нервничаю сильнее, чем готовящаяся к выступлению Зо. Очень хочется, чтобы все у нее прошло хорошо. В кафе довольно пусто. Пожилая пара ужинает, еще один участник программы ждет своей очереди за кулисами, несколько человек сидят с ноутбуками на барных стульях. Но сейчас еще рано.

Ее голос бухает:

– Привет! – И все смотрят на нее. Она отшатывается от микрофона: – Ой, простите!

Кто-то выключает тихую музыку на заднем плане. Сцена, или что это есть, вся во власти Зо. Она берет один аккорд, проверяя звук. Заставляю свое колено успокоиться, потому что боюсь, что выбиваемая мною барабанная дробь помешает выступлению Зо. Она делает глубокий вдох, закрывает глаза и начинает.

Играет она не так, как я к тому привык. Обычно ее гитара звучит вместе с десятками других инструментов, и в результате получается насыщенное звучание. Сейчас же звук тонкий и обнаженный. Просто тихий и скромный перебор струн.

А затем она открывает рот, и мой страх уступает место изумлению. Ее пение нельзя назвать гладким или грациозным. Она почти разговаривает с нами, а не выпевает ноты. Получается грубо, и уязвимо, и подлинно. В ее пении проявляется настоящая она, только более открытая.

Я расслабляюсь на своем стуле, а Зо делает то же самое на сцене. Робость, что ощущалась в ней поначалу, исчезает. Ее голос становится более музыкальным, почти шелковым во время бриджа и обретает полную силу к финальному припеву. Думаю, она исполняет кавер. Я слышал эту песню прежде, но она была совсем не такой. Зо сделала ее своей.

Когда она кончает петь, я хлопаю в ладоши. Она поднимает глаза и, перестав играть, снова становится застенчивой. Мне плевать, что хлопаю ей один я. Пожилая пара улыбается, выказывая свое одобрение. Всем остальным она безразлична. Зо, похоже, не замечает этого, или же оно ей до лампочки. Она делает свое дело. И получается даже лучше, чем когда она играет с джаз-бэндом. Гораздо лучше.

Следующая песня – тоже кавер. В кармане вибрирует мобильник. Между песнями смотрю, кто мне пишет. Это Алана, но у меня нет времени читать ее сообщение. Зо поет еще одну песню.

– Следующую написала я, – говорит она. – Она совсем новая, так что я наверняка облажаюсь. Ну и ладно. Она называется «Только мы».

И я снова напрягаюсь. Словно она где-то на огромной высоте без страховки или предохранительной сетки внизу. Я помню, как чувствовал себя, когда поднимался на другую сцену, чтобы произнести свою речь перед всей школой. Это воспоминание заставляет мое сердце колотиться. Стараюсь подавить неприятные чувства. Здесь нет устрашающей толпы. У Зо – все под контролем.

Она нежно касается струн. Музыка кажется мне знакомой и в то же время новой. Она полна надежды, ее песня. Она уже нравится мне. И начинает нравиться еще больше, когда я слышу слова. К тому времени, как она добирается до последнего припева, я практически помню их наизусть.

Мой слух не натренирован, но я не чувствую в ее исполнении ни малейшей фальши, ни чего-то нежеланного. Она безупречна.

– Так в каком часу твоя мама возвращается с работы? – спрашивает Зо, когда мы идем по подъездной дорожке.

В последний раз я выпроводил Зо пораньше, чтобы мама не увидела ее. Сегодня, к счастью, мне не приходится беспокоиться об этом.

– По субботним вечерам у нее занятия, – говорю я. – Ее не будет еще несколько часов.

– Значит, весь дом в нашем распоряжении?

Несправедливо, что Зо может просто сказать что-то такое, и меня моментально парализует от ее слов. Не думал раньше, что стану восхищаться ею еще больше, но потом услышал, как она поет.

– На целых три часа, – подтверждаю я, вставляя ключ в замочную скважину.