Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Семнадцать. Тысяч. О'кей. Это куча денег.

– Послушай, я уверен, мы справимся. Нужно просто поддерживать в людях интерес.

– Именно, – говорит она с чувством облегчения, что я наконец врубился в тему. – Вот почему я выкладываю твою переписку с Коннором в интернет.

– Подожди. Что? Что ты хочешь сказать? – В мой стеклянный ящик хлынула морская вода. – Откуда ты знаешь о письмах?

– Мне их прислала миссис Мерфи, – отвечает Алана. – Всего несколько, но она говорит, что вообще-то – их целая тонна. Что ты, типа, продолжаешь присылать ей все новые и новые.

– Ты не можешь сделать этого.

Она эффектно откидывает голову:

– Не могу?

– Ну, эта переписка, она же личная.

– Хм, уже нет. Теперь она – всеобщее достояние. То есть в этом весь смысл. И чем она более личная, тем лучше. Люди любят такое. У нас есть ответственность перед нашим сообществом – мы должны показывать им все. Говорить правду.

Правду? Какую правду? Я отвечаю на их письма и рассказываю о своей жизни. Я даже выложил селфи. Разве этого недостаточно? Чего еще «наше сообщество» хочет от меня?

Часы на ее руке бикают.

– Я должна бежать. Но я собираюсь прислать тебе лист с вопросами, на которые ты должен будешь ответить. Некоторые письма непонятны.

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Ну, например, ты говоришь, что в первый свой день в саду ты сломал руку. Но, согласно другим письмам, вы ходили туда вместе, кажется, с ноября.

Это легко объяснимо. Видишь ли, я вообще никогда не был в саду. Я не тот, за кого ты меня принимаешь, Алана.

– Наверное, просто опечатка, – говорю я. – Ведь это всего-навсего имейлы, а ты вчитываешься в них слишком внимательно.

Теперь ее улыбка становится шире некуда.

– Ты сможешь объяснить все это, когда будешь отвечать на присланные мной вопросы. Сам знаешь, как сообщество любит слушать тебя.

Она уходит. Я смотрю вокруг, пытаясь оценить, что за сцену мы сейчас разыграли перед окружающими. Оказывается, никто не обратил на нас никакого внимания. Все – идущие, печатающие, кладущие в шкафчики вещи – слишком поглощены собственной жизнью, и их не заботит моя. У них свои собственные девушки, и бойфренды, и лучшие друзья и подруги, и родители (мама и папа), и проекты (с маленькой буквы п ). Многие из них совершенно забыли о Конноре Мерфи. Они могли пожертвовать несколько долларов на нашу кампанию по возрождению яблоневого сада, но не потому, что хотят увековечить память о Конноре. Просто они делают то же, что и все остальные. То же самое хочу сделать и я: прожить еще один день.

Направляясь в класс для домашних заданий, отправляю сообщение Джареду.

Чувак.

Я собирался написать тебе.

На этот уик-энд моих родителей не будет дома.

Последний раз они открывали домашний бар

на Рошха-Шану в 97-м году.

Мы можем выпить все, что захотим.

На этот уик-энд я не могу.

Нужно собрать семнадцать тысяч долларов.

Помнишь Проект Коннора?

Ты же вроде как принимаешь в нем участие?

Ты сказал мне,

что не нуждаешься в моей помощи,

забыл?

Я не говорил, чтобы ты ничего не делал.

Я знаю, ты думаешь, это глупости, но это не так.

Это важно.

Для Коннора.

Да, для Коннора.

– Интересно, что ты говоришь это.

Отрываю взгляд от телефона. Это Джаред. Во плоти и крови.

– Потому что, – говорит Джаред, убирая телефон в карман, – если ты остановишься и поразмыслишь как следует, то окажется, что смерть Коннора – лучшая вещь, случившаяся в твоей жизни.

Даже для Джареда ужасно просто думать так, тем более произносить вслух.

– Почему ты так считаешь?

– Как дела, Эван? – спрашивает кто-то, идущий мимо.

– Ты же сам все понимаешь, – продолжает Джаред. – С тобой теперь все в школе разговаривают. Ты почти популярен, что, типа, чудо из чудес. Если бы Коннор не умер, думаешь, тот парень, что сейчас обратился к тебе с вопросом, знал бы твое имя? Нет. И никто бы не знал.

Что правда, то правда. И я не могу отрицать этого. Но дело в другом. Дело всегда было в другом.

– Мне безразлично, если в школе знают, кто я есть. Мне на это наплевать. Я лишь хотел помочь Мерфи.

– Помочь Мерфи, – повторяет Джаред, словно это слоган какой-то компании. – Ты все время твердишь это.

– Не будь таким засранцем.

– Сам не будь засранцем, – говорит он и стремительно убегает.

Звенит звонок, возвещая начало нового учебного дня. Он также словно дает знать об окончании боксерского поединка. Я чувствую себя так, будто продержался двенадцать раундов.

Зо паркует «Вольво» на подъездной дорожке и выключает мотор. Она отмечает наше прибытие улыбкой, я улыбаюсь ей в ответ. Зо кажется мне сегодня вечером очень веселой, и я не слишком понимаю, почему она такая. Когда едешь с ней на машине, то больше слушаешь музыку, чем разговариваешь, но по пути сюда она приглушила звук, чтобы рассказать мне о том, что творится в их бэнде. Оказывается, Джэмисон, басист, который действительно мил, не выносит ударника, потому что тот – натуральный эгоманьяк, а когда эти двое играют не в унисон, вся ритмическая группа звучит не так. Драма в джаз-бэнде. Кто бы мог подумать?

Мы заходим в дом, и Зо полагает, что это достойно оповещения.

– Мы здесь, – кричит она, оставляя ботинки на коврике в прихожей.

Ставлю свои кроссовки рядом с ними, а она тем временем проходит в гостиную.

– Простите, мы опоздали, – слышу я ее голос.

– Да мы просто налили себе по бокалу вина и знакомимся друг с другом, – говорит Синтия.

Я догоняю Зо и столбенею на месте.

Здесь моя мама. Здесь моя мама, держит в руке бокал с вином и сидит рядом с Мерфи.

– Мы пригласили твою маму присоединиться к нам сегодня за ужином, – объясняет Лэрри, определенно считая, что тем самым обрадует меня.

– О, – говорю я, встречаясь с мамой глазами. Она в таком же шоке, как и я.

– Я понятия не имела, что у вас будет Эван, – говорит она.

– Простите, – Синтия делает вид, что смеется над своей оплошностью. – Я не хотела говорить вам.

Улыбка Зо становится еще шире:

– Привет, я – Зо. – Она пожимает руку моей матери. – Так приятно наконец-то познакомиться с вами.

Мама тоже улыбается, хотя далеко не так широко, и молчит. Она никогда раньше не слышала имени Зо, по крайней мере от меня. По ее глазам я вижу: она не совсем понимает, что происходит.

Лэрри встает:

– Мы готовы открыть еще бутылку?

– Открой Портленд, – просит Синтия Лэрри. А затем сообщает моей маме: – Процесс его приготовления на сто процентов экологически безопасен. О нем была большая статья в «Нью-Йорк таймс». Невероятно.

Шепчу на ухо Зо:

– Ты знала об этом?

Она гордо кивает:

– Это была моя идея.

– Эй вы, двое, – говорит Лэрри, вытаскивая пробку из бутылки. Свитер с треугольным вырезом обтягивает его производящую сильное впечатление грудь. – Почему бы вам не сесть за стол?