Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Я мечтал подойти к ней и поговорить. Через какое-то время я постепенно перестал прятаться, разрешая себе быть увиденным ею и смотреть на нее. Я ждал какого-то знака, намека, что мне позволено подойти к ней, едва различимого приглашения сделать это, но так и не дождался и потому соблюдал дистанцию.

Зо не было рядом, но я все равно видел ее. Когда мимо проезжала машина, похожая на ее голубое «Вольво». Когда слушал некоторые песни. Когда мне на глаза попадалась моя детская фотография, висящая в коридоре. Когда взгляд останавливался на чьих-то поношенных конверсах. Когда я наткнулся на интервью со знаменитой актрисой, ее тезкой.

Это была одна из самых трудных составляющих моей жизни. Я не знал, кому что известно, и не мог спросить. Это казалось слишком рискованным. Если мои ровесники смотрели на меня, то кого они видели? Лжеца и мошенника? Или же воспринимали все случившееся как типичную школьную историю о взлете и падении? Или вообще не замечали меня? Я снова стал хм? Я отставал от жизни в куда большей степени, чем в начале учебного года. И чувствовал себя куда более одиноким, чем прежде. Наступил и остался позади Хеллоуин, и вместо того, чтобы надеть какой-нибудь костюм в пару костюму Зо, я провел праздник у себя в комнате (без такового костюма), как и все прошлые Хеллоуины, начиная с детства. Будучи наивным мальчиком, я гораздо легче переносил одиночество, потому что не знал, что это такое – любить и быть любимым. А сейчас знаю.

Я мог смотреть на Зо только со стороны. Прислушивался к тому, как они с Би смеялись за ланчем. Проходил мимо флайеров, анонсирующих джазовые концерты, понимая, что не могу прийти на них.

Однажды утром в феврале, словно по велению судьбы, мы столкнулись в пустом коридоре. Одновременно подняли головы, встретились взглядами, и вместо того, чтобы с отвращением отвернуться, она улыбнулась. Я так долго не удостаивался ее улыбки, что она сровняла меня с землей, но и одновременно вознесла. Я позволил себе сделать из нее лестные для себя выводы, и дело кончилось тем, что я купил Зо подарок на День святого Валентина. Ежедневник. Я хотел было вручить ей его лично, но, испугавшись отказа, послал по почте. Внутрь я вложил записку: Желаю, чтобы тебе всегда хватало смелости сказать правду . Ответа не последовало.

Пользовалась она ежедневником или нет, не знаю, но я совершенно уверен в том, что она продолжала писать песни. Весной я очутился рядом с кафе «Кэпитол» и просмотрел расписание шоу, вывешенное в окне. Потом, на отдельной афише, увидел имя Зо Мерфи, она выступала одна. Получила право давать сольные концерты. Я отметил дату, но никуда не пошел.

В тот вечер, когда я во всем признался Мерфи и после того сидел один в машине мамы на подъездной дорожке, я так и не тронулся с места. Но следующей весной мне уже исполнилось восемнадцать, и я наконец смог сесть за руль и поехать.

Это заслуга доктора Шермана. Он вдохновлял меня на то, чтобы я ставил перед собой новые цели, а вождение автомобиля было в самом верху моего списка. У меня ушло полгода на то, чтобы освоиться за рулем, но в конце концов я узнал, каково для ученика выпускного класса самому ездить в школу, и стал делать это перед ее окончанием. На выпускной церемонии, прежде чем вручить нам дипломы, директор Ховард упомянул Коннора. Я не увидел в толпе Мерфи. Или Зо. Но я там был и услышал это.

В тот же день дома я залез под кровать и достал гипс. Имя Коннора было разрезано пополам, но с другой стороны гипс был целым. Я обернул его вокруг руки, и его края сошлись, так что шесть букв слились воедино и образовали слово КОННОР. Сняв гипс, я как будто продолжал видеть его имя на своей коже. И тогда я понял, что никогда не смогу смыть его с руки.

Я нашел школьный ежегодник за восьмой класс. Каждому ученику выделили страничку, чтобы он заполнил ее. Большинство сделали коллажи из семейных фотографий или же изобразили логотипы любимых спортивных команд, кто-то написал вдохновляющие цитаты, взятые из Гугла. Коннор же перечислил свои десять любимых книг. Я решил попытаться прочитать их все.

Потом я изучил каждый пост, что он выложил онлайн. Я также то и дело анонимно перечислял деньги, сколько мог, на «Проект Коннора».

Однажды на стоянке торгового центра я наткнулся на ребят, собирающих на что-то деньги. Но как только услышал голос Аланы и понял, что происходит, тут же развернулся, держа в руках мамин список того, что надо купить, и хотел было уйти. Но вдруг кто-то окликнул меня по имени.

Я оглянулся, ожидая увидеть кого-нибудь из школы, но парень, позвавший меня, был мне совершенно не знаком.

– Можем мы немного поговорить? – спросил он.

И он пошел к моей машине. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Я надеялся увидеть тебя здесь, – сказал он с улыбкой.

Именно по этой причине я избегал всяческих общественных мероприятий. Я не хотел быть тем Эваном Хансеном, которого, как казалось «миру», он знал. Я больше не хотел лгать.

– Это забавно, – сказал парень, глядя перед собой. – Поначалу я был реально счастлив, узнав, что Коннор завел себе нового друга.

У меня кровь застыла в жилах. Я остановился.

– Но чем больше я приглядывался к ситуации, чем больше слушал, как люди обсуждают его, тем яснее понимал: что-то здесь не так.

– Прошу прощения, но кто…

– Расслабься, – сказал он со своей простодушной улыбкой. – Я ничего никому не расскажу. Я собирался… Я действительно хотел, но… – Он помолчал и повернулся лицом к толпе. – Ты только посмотри на это. Он наконец получил то внимание, которое заслуживал.

Я пригляделся к нему. У него были яркие, выразительные глаза на фоне темного цвета лица. Волосы, лежавшие с той непринужденностью, которая мне никогда не удавалась. Улыбка, какая могла, по моему мнению, понравиться и подруге, и ее родителям.

– Значит, вы с Коннором были?..

– Друзьями.

Он поведал мне о том, как зародилась их дружба, затем поблекла, а затем резко прекратилась.

– В тот день он после школы написал мне. Я собирался ответить, но я был на работе и просто не хотел… Я позвонил ему вечером и нарвался на автоответчик. Это было за несколько дней до того, как мне стало известно о том, что он сделал.

Он замолчал и стоял, опустив голову.

– Если бы я знал, что он… Я просто… Я не знаю. – Он с трудом подбирал слова. – Я продолжаю думать, что если бы я смог связаться с ним…

Последовало долгое молчание, и я наконец понял, почему он захотел поговорить со мной. Не потому, что собирался обвинить меня, а потому, что сам чувствовал себя виноватым. Мне было кое-что известно о чувстве вины, какое он испытывал. И о страхе. За его улыбкой скрывалось тяжелое бремя.

Но из всего, что он сказал в тот день, меня больше всего резанули такие его слова: