Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

– Коннор, он был просто… Я никогда не встречал никого похожего на него. Он был таким невинным. Таким чистым. Иногда мне кажется, что он был слишком чист… для всего этого.

Коннор, которого он описывал, не имел ничего общего с тем парнем, о котором я знал и много слышал. И я почувствовал возродившееся во мне острое сожаление. Но в то же самое время у меня наконец-то появилась возможность узнать что-то новое. Несколько следующих месяцев я провел, пытаясь понять, что мне делать с тем знанием, которое я приобрел.

Летом после выпуска я хотел было вернуться к своей работе в парке Эллисон, но это место навевало на меня слишком много неприятных воспоминаний, и оно находилось слишком близко от дома Мерфи. Моя надпись ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ по-прежнему висела над входом. Как-то раз, когда я проезжал мимо нее, меня осенило. Я стал заниматься историей парка. И использовал свои записки для написания эссе – о Джоне Хьюитте и его семье и жертвах, которые были принесены теми, кто жил до нас, – и послал его на несколько конкурсов.

Я ничего не выиграл, но начал более серьезно относиться к написанию эссе и на протяжении следующего года принял участие почти во всех конкурсах, сведения о которых выудила из интернета моя мама. Я получил только одну премию – полторы тысячи долларов, но до сих пор расцениваю это как победу. По правде говоря, я просто хотел писать. Мне стало необходимо писать. Думаю, доктор Шерман все время надеялся, что я займусь этим. Но сначала мне пришлось пройти долгий путь.

Так что вот он я: сижу на скамейке и пишу. Эти письма наконец стали для меня настоящей отдушиной, но для этого нужно быть честным с собой и другими, а это для меня все еще трудно. Даже после основательной практики. Прошло около двадцати месяцев со времени моего признания. Но иногда мне кажется, что всего двадцать минут.

Может быть, все станет для меня лишь далеким воспоминанием. Может, я найду способ носить с собой свое прошлое так, чтобы оно не пригибало меня к земле. Может, однажды я посмотрюсь в зеркало и увижу что-то менее уродливое.

Кладу телефон в карман и наслаждаюсь волшебным видом. Передо мной простирается зеленеющее поле, которому немало веков. Из травы ровными рядами поднимаются деревянные колышки. К каждому из них привязано маленькое, тонкое деревце. Это яблоневый сад. Тот самый яблоневый сад.

Я никогда не сомневался, что Алана доведет дело до конца. И все же этот сад потрясает. Мемориальный сад Коннора Мерфи существует уже год, но я приехал сюда впервые. Думаю, я дожидался приглашения. Через несколько лет – где-то между вторым и десятым его годами – деревца наберутся сил и станут приносить плоды. Гала, кортлан и ханикрисп. Макинтош и голден делишес. А может, есть и какие-то новые сорта. Но деревья пока в младенческом возрасте. Они только начали жить. И жить им предстоит долго.

Тишину нарушает шум мотора. На стоянке рядом с машиной мамы останавливается еще одна машина. Я тщетно тру свои начинающие потеть руки о джинсы. Зо приближается ко мне по тропинке.

Иногда ты очень ждешь чего-то, но, не получая этого, перестаешь ждать, и тут внезапно то, чего ты так отчаянно ждал, берет и происходит.

Встаю, чтобы поздороваться с ней, мои ноги дрожат.

– Привет.

Улыбка:

– Привет.

Зо – часть яблоневого сада. Природа понимает, что становится лишь фоном, когда появляется она. Ветер лохматит ее рыжеватые волосы. Солнце обеспечивает эффектное освещение. Где камеры? Куда запропастилась Вивиан Майер, когда она так нужна?

Я жду, что Зо сядет на скамейку, но ей удобнее стоять. Я не видел ее ужасно давно и не знаю, с чего начать.

– Как дела?

– Хорошо. Довольно хорошо.

Новые потрепанные конверсы. Джинсовая куртка, которой я никогда на ней не видел. Интересно, а девушка под ней та же самая?

– Ты скоро оканчиваешь школу?

– Ага. Через две недели.

Она проучилась целый год, а я не был свидетелем этого. В каком-то смысле так оно даже легче – не видеть того, по кому скучаешь. Видеть – сложнее.

– Как тебе двенадцатый?

– Много всего.

Киваю, будто понимаю, о чем это она. Много в каком смысле? В смысле подготовки к колледжу? Или в смысле общения, скажем, с бойфрендом? Или в обоих смыслах? Я знаю, что это не мое дело. Но вот я вижу ее перед собой, и во мне пробуждается что-то вроде уже заснувшее.

– А каково быть первокурсником?

Каждый раз, как я встречаю кого-то из старших классов, мне приходится объяснять, почему я до сих пор слоняюсь по городу…

– Вообще-то я пропустил год.

– О, – говорит Зо, как и все, полуудивленно-полужалостливо.

– Я решил поработать и накопить какие-то деньги. Ходил на занятия в общественный колледж, так что смогу зачесть некоторые курсы.

– Это умно.

И необходимо. В том состоянии, что я находился, я бы не пережил переезда в колледж. На этот раз я внял совету доктора Шермана и пошел работать туда, где мне волей-неволей приходится взаимодействовать с людьми.

– Могу сделать вам семейную скидку в «Поттери барн». Если вас интересуют товары для интерьера по завышенным ценам.

– Знаешь, не сейчас.

– О'кей, но если ты передумаешь, то учти, я буду работать там еще не больше нескольких месяцев, так что мое предложение будет действовать недолго.

Она тихо смеется, а потом поворачивается к саду и собирает волосы так, что все они оказываются на одном ее плече.

– Я всегда представляла вас с Коннором здесь, – говорит Зо. – Несмотря на то что, разумеется…

Вот мы и дошли до главного. Заходить так далеко невыносимо, но это надо обязательно сделать.

– Я здесь впервые. То есть я проезжал мимо тысячу раз. Думал остановиться и выйти из машины, но, не знаю, у меня было такое чувство, будто я этого не заслуживаю.

Мы с ней смотрим вдаль.

– Тут хорошо, – говорю я. – Мирно.

– Мои родители все время сюда приезжают. Каждый уик-энд мы устраиваем пикники. Это поддерживает их. Очень. То, что есть этот сад.

Чувствую облегчение из-за того, что с ними все в порядке. У меня начинает щипать глаза. Они пощадили меня. Дали мне шанс. Мне до сих пор трудно поверить в это.

– Твои родители. Они могли рассказать всем. О том, что я натворил.

Зо вдыхает в себя загородный воздух.

– Это было нужно всем.

– Но это не значит, что я поступил хорошо.

– Эван, – говорит она, заставляя поднять на нее глаза. – Это спасло их.

Опять смотрю вниз. Рядом с моей кроссовкой лежит камешек, готовый к тому, чтобы я его пнул. Иногда ненависть к себе перевешивает у меня все остальное, и тогда мне становится жаль, что правда так и не вышла наружу.

– Как твоя мама? И вообще вся семья? – Зо тут же понимает, что семья тут не совсем правильное слово, но не может подобрать другого.