Олег Попцов - И власти плен...

Этот службист, судя по голосу, непробиваем. Хотелось назвать помощника мальчиком и видеть в нем мальчика. Метельников был зол, он чуть было не сказал: «Какая разница, приму я главк сегодня или завтра утром?» Невелика радость, чтоб преподносить ее как подарок юбиляру. Они считают, что облагодетельствовали меня. А я возьму и откажусь. Зачем мне нужен этот главк? Словно желая испробовать твердость железного мальчика, Метельников спросил:

— Константин Петрович у себя?

Помощник имел четкие инструкции, он мог ответить коротким «нет», исключающим всякие объяснения. Но годится ли такое «нет» в разговоре с Метельниковым? «Он прощупывает меня, — подумал помощник. — Он хочет подловить меня, сыграть на моей неопытности — я не решусь соврать». Он намерен продемонстрировать мне свою независимость. Телефонный аппарат под рукой. Несколько поворотов диска и категорическое «нет» превратится в дым. Если бы только… Хотя и того достаточно. А неприятности, а разладившиеся навсегда отношения. Сегодня Метельников — генеральный директор, а завтра…

— У себя, — ответил помощник.

— В таком случае…

Помощник опять не дал договорить Метельникову.

— У Константина Петровича делегация. За вами прислать машину?

— Не надо, — отрезал Метельников. Наверняка врет, никакой делегации у Нового нет.

До назначенного времени оставалось двадцать минут. Он дотянулся до аппарата прямой связи. Так и сидел в неудобном положении, не снимая с аппарата руки. Чего он ждал, о чем думал? Ну, позвонит, всех утешений — обманул его помощник или не обманул. Ехать все равно придется. И все-таки, чтобы неповадно было, набрал нужный номер. Зуммер вызова повторился несколько раз. Похоже, не соврал. Метельников не успел обрадоваться этой мысли.

— Аппарат товарища Тумакова.

Метельников узнал голос помощника, положил трубку. До назначенного времени оставалось восемнадцать минут. Он еще успел позвонить жене, предупредил ее, сказал, что пришлет за ней машину, что вынужден задержаться и приедет прямо на банкет. Она спросила: «Что нибудь случилось?» Он успокоил ее: «Текущие дела».

Сейчас он сидел в машине и недоумевал: откуда вдруг неприятный прилив беспокойства? Последнее время он жил ожиданием этого вызова и теперь, когда факт разговора можно считать почти состоявшимся (его ждут!), достаточно отчетливо представлял его суть и старался ответить, как ему казалось, на самый главный вопрос: является ли назначение на главк повышением? Формально, в ранговом перечне, начальник главка — его непосредственное начальство. А по сути большинство принципиальных вопросов Метельников решал, лишь советуясь с главком, но никогда или почти никогда не зависел от их окончательного да или нет. Тому были свои объяснения. Главк возглавлял Голутвин, и Метельникову прощалась чрезмерная самостоятельность. Павел Андреевич позволял ему не соглашаться с собой, он полагал, что такая несговорчивость имеет свою неоценимую пользу. Он охотно поддерживал мнение о Метельникове как о человеке талантливом, но трудном, если не сказать, строптивом. Метельников таких подробностей не знал, точнее сказать, не вдавался в суть своих отношений с главком. Догадывался, что в ведомстве его чтут, однако предпочитают, чтобы он ходил по соседним коридорам.

Метельников думал о том, что ему надлежит сменить на посту Голутвина, которого он любил. Он долго не мог разобраться, откуда это чувство. Голутвин — его начальник, человек властный. Таких положено бояться, уважать. Н-да… Но любить? Для этого надо иметь какую-то особую душу, амортизирующую жесткие и резкие проявления голутвинского характера. Потом, спустя годы, он понял, что любовь к Голутвину не в полном смысле его, Метельникова, собственное чувство, а отражение, эхо любви и привязанности Голутвина к нему. Почему он об этом думает именно сейчас? Раньше была надежда, что, окажись в этом здании, он всегда может рассчитывать на Голутвина. Но теперь, когда звенья цепи переместились на два деления назад, когда цепь просто продернулась на заклинившейся шестеренке, ему суждено почувствовать леденящую суть власти. Тогда бы, в прошлом, их разделял лишь один этаж, но теперь иной расклад. Дармотова нет, не исключено, что уже сегодня, после разговора с Новым, через запятую он сможет продолжить фразу: Голутвина тоже нет. И он, Метельников, обречен на единоборство. На том бы и кончиться бедам, да разве так бывает?

Новый должен приглядеться к нему, он это понимает. Да и ему самому, если придется делать следующий должностной шаг, надо почувствовать главк, понять, пропустить через собственные руки эту министерскую кухню. Метельников снова остерегает себя: хорошо, если так. А разве не может быть иначе? Голутвин ждал десять лет. Не дождался. А что если ученику готовится судьба учителя? Он не хочет этому верить, хотя обязан сказать себе: все может быть. У него есть кое-какие соображения по кадрам. Четырех директоров надо заменить немедленно. Голутвин ждал повышения, тянул с реорганизацией, надеялся, что авгиевы конюшни будет чистить кто-то другой. Касательно конюшен он оказался прав. И еще: в заместители Метельников предложит человека, близкого ему по мироощущению. У него есть кандидатура — Левашов. Тот может отказаться, наверняка откажется, но это ничего не меняет. Он назовет его фамилию. Для начала хватит.

— Приехали, — сказал водитель. Метельников открыл дверь машины, запрокинул голову. У него есть еще несколько минут. Метельников разглядывал здание ведомства, начиная с верхних этажей.

Первые гости появились без двадцати семь. Раскованно шутили: «Кворум есть, можно начинать». Отсутствие юбиляра подавалось как домашняя заготовка, сюрприз. Фатеев на всякий случай принял успокоительное, заел лекарство лимоном.

Лидия Васильевна, жена Метельникова, в роскошном розоватом платье, скроенном на манер древних одеяний, была похожа на жену римского сенатора. До какого-то момента она не придавала особого значения отсутствию мужа, полагая, что причины известны всем и ей остается лишь шутливо обыгрывать свое вынужденное одиночество. Она не без успеха делала это. Была хороша собой, оживлена, и смех ее, легкий, непринужденный, создавал ощущение устойчивого благополучия. Впрочем, довольно скоро шутки по поводу отсутствия юбиляра потеряли свежесть да и ответные улыбки выглядели натянутыми и нервными.

Когда часы показали без десяти семь, Фатеев понял, что никто из присутствующих подлинной причины задержки Метельникова не знает. И, хотя гул оживления оставался ровным и то в одном, то в другом конце зала слышался смех, настроение присутствующих менялось. Уже никто не скрывал недоумения по поводу столь странного поведения юбиляра. Положение становилось отчаянным, назревал скандал.