Олег Попцов - И власти плен...

— Вы столько раз говорили о своей любви ко мне, — сказал старик, — можете вы хоть чем-то ради меня пожертвовать? Мне одному идти туда в тягость, Алла Юрьевна. Я уже не у дел. Помогите мне, я вас очень прошу.

Она смутилась.

— Вы почтенный гость, старейшина. А я кто?

— Вы прекрасный экономист, прима нашего народного театра, моя ученица, наконец. Не скромничайте.

— Спасибо. — Она склонила голову.

— Так вы не отказываетесь мне помочь?

— Вам, — Алла Юрьевна с нежностью смотрела на Деда, — вам я отказать не могу. Только придется примириться с тем, что мы опоздаем.

По дороге Поливадов спросил: надо ли ему выступать, как она считает?

— Обязательно, — откликнулась она. — Кому же выступать, если не вам!

Дед благодарно вздохнул и стал пересказывать Разумовской речь, которую намерен произнести на банкете.

Метельников успел посмотреть на часы. Было шестнадцать тридцать. От волнения у него сел голос. Звонили из приемной Нового.

— Минуточку, — сказал помощник.

Сейчас Метельникова больше всего раздражали настенные часы. Никогда он не ощущал так осязаемо протяженность времени, его отчетливую делимость на секунды, минуты. Часы были электрическими, минутная стрелка стояла неподвижно, затем раздавался щелчок, стрелка вздрагивала и прыгала на одно деление вперед. Так набирает силу капля: в какой-то миг сила сцепления не выдерживает, и капля срывается вниз. Он заметил, что его настроение подвластно этим механическим звукам: напряжение нарастает к моменту очередного щелчка.

Все, что касается нас лично, допустимо назвать законом неустойчивых гипотез, перепадами в режиме самооценок. Это как в артиллерии: у всякой огневой точки в непосредственной близости к ней обязательно возникает мертвая зона, она не простреливается.

На оставшиеся часы нужно найти занятие, которое, оказавшись прерванным в любой момент, не будет тяготить своей невыполненностью. Официальное юбилейное торжество позади, теперь его оставили в покое, считают, что генеральному необходима передышка. Для него непосильно уединение на три часа, оно как самозаточение. Не хочется думать о невоплотившемся. Объективные причины — это то, что закономерно для всех, все остальное — субъективно. У него было время разобраться в тонкостях. Пятнадцать лет он генеральный директор. Годы не прошли зря, знания переросли в убеждение: власть — категория субъективная. Это факт. Оставшиеся до банкета сто пятьдесят полноценных минут оказались самыми изнуряющими.

Чему положено случиться, случилось. Лишь эти два с половиной часа ничем не заняты, не заполнены, не способны ничего вместить, они просто время, которое надо перетерпеть, прожить. Надежды живут по максимуму. Трезвое сознание осторожно по сути, оно просчитывает возможности по минимуму. Жизнь — всегда оптимальный режим, всегда среднее арифметическое между надеждами и напуганным сознанием, ее несправедливость лишь кажущаяся. Просто мы что-то недопоняли. Где он это вычитал? А впрочем, нет. Мы разучились думать. Любая глубокая мысль нам кажется вычитанной. Его хороший друг академик Малютов высказался на этот счет: «Эпоха цитат, мысленного плагиата». Сегодня Малютов будет на банкете, можно уточнить, что он имел в виду. Академики экстравагантны, у них стиль такой. Вечная рента, отсюда и независимость суждений. Он как-то сказал Малютову: «Твоя смелость не от природы, не от бытия, а от быта». Академик не возразил, а ведь он азартный спорщик. «Ты сегодня зол, — сказал Малютов. — Давай сыграем в шахматы».

Лучшего занятия, чем изучение телеграмм поставщиков, в моем положении быть не может. Папка на краю стола, опухшая к концу дня, переместилась в центр. Ну-с, что тут у нас?

«Из-за недопоставки съемных петель Галицким инструментальным заводом выполнение вашего заказа в установленные сроки срывается». Вот вам и договорная дисциплина! А начнешь прижимать, заверещат: «Предупреждали, телеграфировали! Что мы можем, маленький завод областного подчинения? Вот если бы вы…» Как просто: для них предупредить, прокричать караул — уже дело. Философия букашек. Они хотят, чтобы мы занимались поставщиками наших поставщиков. Ведь говорил им: перетасовали поставщиков — это добром не кончится. И слушать не стали. «Ты мыслишь узко. Надо осваивать новые виды продукции. Мы тоже считать умеем: каждому свое, уважаемый. Эти уже переросли твой заказ, а для тех он завтрашний день. Пусть поднатужатся, мобилизуются. Да и ты заинтересован — поможешь». Голутвина тоже не послушали, еще и обвинили в ведомственном шовинизме. Слова-то какие! Слава богу, хоть с электроматериалами порядок. Надежды живут по максимуму. Жизнь оптимальна, это он знал, но помимо своей воли отдавал предпочтение надеждам.

— Антон Витальевич! — Уже успевший привыкнуть к тишине, он с удивлением увидел загоревшуюся лампочку на панели селектора. — Из приемной Тумакова звонят, разыскивают вас.

Тумакова? Это был мысленный вопрос. Фамилия Нового еще только вживалась в сознание. Реакция была замедленной, кровь отхлынула от лица. Он не мог увидеть, он почувствовал, что побледнел. Аппарат прямой связи справа. Заметил, что дрожит рука, сжал и разжал пальцы. Сухость во рту и сухость на губах. Снял трубку. В последний момент спохватился: он вряд ли узнает голос Нового. Ему ответили: «Аппарат товарища Тумакова». Значит, самого Тумакова нет. Он почувствовал внезапную усталость.

— Я вас слушаю!

Пересилил себя, заговорил:

— Это Метельников, мне передали…

— Да-да. Я вам только что звонил. — Он узнал голос помощника. Как же его зовут? — Константин Петрович просил вас подъехать.

— Когда? — Он поискал глазами бумагу, на которой можно записать.

— Прямо сейчас.

Он вспомнил. Помощника зовут Эдуард Евгеньевич. Как сказал бы Малютов, эпоха всесильных помощников. Если бы на том конце провода был кто-то из заместителей, Метельников не стал бы церемониться, это невозможно, сказал бы он. С заместителями Метельников был знаком много лет. Правда, при Новом и у замов амбиции прибавилось. У Прежнего тоже был помощник. Матерый, хитрый, но свойский мужик. До пенсии дорабатывал. Разговаривай он сейчас с ним, посоветовались бы, обсудили: зачем вызывает, какие взять материалы? Существовала отлаженная система отношений. Теперь все заново. Кто он, этот новый помощник? Что за человек? Из резвых службистов с карьерной начинкой? Из тех, что душу с приходом на место службы перекладывают в сейф и держат отдельно? Как с ним разговаривать?

— Есть определенные сложности… — Метельников откашлялся. Он думал, стоит ли сказать про банкет. Помощник мог не знать. Но помощник знал и воспользовался заминкой в разговоре.

— Понимаю и сочувствую, — сказал помощник. — Поздравляю вас с юбилеем. И тем не менее обязан повторить настоятельную просьбу Константина Петровича быть у него в семнадцать десять. Если у вас какие-либо трудности с транспортом, я пошлю за вами машину.