Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Мне вспоминается, будто я открыл глаза и не мог выговорить ни слова. Рядом, наклонив надо мною морду, стоял Император. Я видел неуверенно смеющуюся мать и суровое лицо отца, который говорил: «Теперь только попробуй они взять его! Схвачу топор — и на них!»

— Что любит больше всего наш Император? Не знаешь ты, что ли? Ну, что стоишь, как бездельник! — прикрикнула на меня мать. Она то смеялась, то принималась жалобно причитать, глядя на пламенеющую зарю. — Разве ты не знаешь, что он любит больше всего?.. Ковыль, дикий трилистник, люцерну! Ну, беги принеси ему живей!

Пока рассуждали о том, какая трава больше всего нравится Императору, я притащил ему все, что только мог. Вся завалинка была покрыта разными травами. Но лошадь стояла неподвижно. В глазах у нее застыл ужас, и она пряла ушами, точно прислушиваясь к отдаленному шуму погони. Только теперь отец и мать заметили, через какие ужасные испытания прошел наш Император: ссадины на груди, свежие царапины на всем теле свидетельствовали о том, что он продирался сквозь ограды из колючей проволоки, перескакивал через потоки, падал в овраги. Иначе он не стоял бы сейчас так, на трех ногах. На шее у него болтался обрывок веревки. Слушая частое дыхание лошади, я представлял себе, как она скачет по деревенским улицам, по широким шоссе, перепрыгивает через заборы и мчится все вперед и вперед, направляясь к нашему двору… Услыхав шум на дворе, Император навострил уши, словно собираясь убежать и спрятаться в укромном убежище. Он весь дрожал. Я отвел лошадь в сарай, на старое место; она рухнула на землю, и я прикрыл ее сермягой. Известие о том, что Император вернулся, быстро облетело все село. И надо было только видеть, как все радовались!! Первым пришел Траке Дулуман, за ним Иле из-под Фундойи. Пришел и кузнец Гаврилуц, он растроганно смеялся, обещая Императору, если тот поправится, выковать четыре медных подковы. Он осмотрел его копыта и озабоченно сказал:

— Думаю, ты пробежал десятки и десятки километров!.. Слушай-ка, Тома, может, у тебя в саду нет мягкой травы, тогда я принесу ее тебе.

— Как будто ее нет у других, — с обиженным видом сказал Траке Дулуман. Иле из Фундойи прибавил: — Ему нужна лесная трава!

— А разве не подойдет ему дикий трилистник?.. — вставил звонарь Митрой. — А?

Все отправились на поиски трав. Один только Гаврилуц немного задержался, неторопливо, как опытный врач, осматривая раны лошади.

— Да, да… — бормотал он. — Здесь пригодилась бы мазь… Деготь… Подожди! Я принесу тебе всего, всего!

Он говорил, а Император беззаботно спал, отдыхая после стольких дней и ночей бешеной скачки.

А люди все шли и шли посмотреть, как он спит здесь, в сарае. И вот как-то раз в воротах показался старый торговец с трубкой во рту. Он был все тот же, та же ласковая улыбка доброго дедушки; эта улыбка не покинула его даже тогда, когда он увидел в яслях Императора. Он подошел к нему, бормоча:

— Хе-хе!.. Так вот ты каков! Я оставил тебя на свободе, а ты, разбойник, вот как меня за это отблагодарил! Марш обратно, иначе придется мне за тебя расплачиваться.

Но вдруг он застыл на месте от ужаса, а затем попятился к воротам: на него, с топором в руках, шел мой отец.

— Я убью тебя!.. Кроме шуток! — говорил он глухим, угрожающим голосом.

При этих словах трубка вывалилась изо рта торговца, и выражение доброго дедушки исчезло с его искаженного, вытянувшегося лица.

— Брось топор, бандит! Брось! Жандармов приведу! Брось топор! Конь больше не твой. Вот увидишь!..

Бедный Император!.. Когда он увидал торговца, — он весь съежился и пригнул голову, словно защищаясь от палача. Пришли соседи и друзья, и кто-то из них, увидав жандармскую фуражку, предупредил нас:

— Будь осторожен, Тома!

А мне слышался злобный голос торговца, кричавшего у ворот:

— Так ты и перед лицом закона не бросишь топор?

— На каторге сгною! — подхватил жандарм. — Дома чужое добро держишь! А если не подчиняешься, то подавай деньги! Есть деньги? Есть?.. Эй, вы, нищие, посторонитесь! — набросился он на соседей. — Бери коня, торговец! А если этот голодранец хочет оставить его у себя, пусть платит деньги. Есть деньги?..

— Деньги!.. — насмешливо повторил торговец. — Откуда у него деньги? Нет у него денег!

— А что, если есть?! — спокойно возразил отец, засовывая руку за кожаный пояс. — На-те… берите! Сын прислал деньги… Подавитесь ими!.. Убирайтесь! Пришлите сборщика налогов, я ему уплачу.

Мне грезилось, что снадобья и мазь кузнеца сделали настоящее чудо! За несколько недель Император округлился точно огурчик. Мне казалось, что я сижу рядом с отцом в телеге на скамеечке и мы едем навстречу заре. И вдруг восходящее солнце отразилось в водах Вороны и озарило лес. Сколько песен зазвучало в полях!! А когда Император опустил морду в пламенеющую воду, отец повернулся ко мне и смеясь сказал:

— Смотри, он пьет огонь!

Так хорошо пели коростели, овсянки и перепелки, что отец смеялся, смеялся без конца… Он снял с головы шляпу и прибавил:

— Да, да!.. Чудесная погода!.. Хе-хе!.. Святое солнце!.. Ну, погодите! — и он грозно взмахнул бичом.

Император бежал рысью, позванивая бубенчиком, который я подвесил ему на шею. В эти минуты мне хотелось обнять весь мир!.. Что до хозяев поля, жаворонков, то я охотно поднялся бы вслед за ними по лестнице серебряных трелей, туда, в воздушные палаты…

Но все это было сном. Моего Императора уже давно забили насмерть дубинами на бойне.

Перевод с румынского Е. Покрамович.

Так и лежали они, тесно прижавшись друг к другу. Наверху, на потолке, тихо покачивалась в облаках махорочного дыма большая лампа. Когда дождь яростнее хлестал, высокая, точно в соборе, дверь сотрясалась, а спящие вздрагивали всем телом. Вдоль всех четырех стен разлеглись древние старики и старухи, с желтыми, как у святых, лицами. Кое-где светлело молодое лицо девушки; улыбаясь, она пристально смотрела вперед, в неизвестность. Слышался нарастающий глухой шепот, изредка прерываемый вздохами.

— Господи боже… — шептала женщина в красной шали, обращаясь к девушке в косынке цвета спелого колоса. — Побывала я и в госпиталях и в больницах, и везде говорят, что не значится!.. Нет такого! Ну, раз так, то я стала искать его на кладбищах. Скажи, Филофтия, ты видела там многое множество крестов со шлемами на верхушках? На что они похожи?

— Они совсем как полк солдат, что стоят на коленях… — в ужасе прошептала Филофтия. — Нет, нет. Я не хочу больше их видеть.

— Я их тоже видел… Оттуда иду, — вмешался шепотом какой-то старик. — Проходил я рядами этих крестов и навзрыд плакал… Все своего Константина звал…

— А я… — подхватил шепотом другой старик, — попал как раз, когда священник служил заупокойную; он поднялся на холм, а вокруг него одни парни распростерты на земле. Совсем готовы для могил.