Лора Докрилл - Широкая кость

– Не люблю тунец в собственном соку.

– Да! Я тоже. Правильный порядок такой: подсолнечное масло, родниковая вода и только потом сок.

– А с колечком похоже на собачий корм, разве нет? – Я строю гримасу, а Камилла морщит нос. – Ага, а хуже всего банки с собачьим кормом без колечек: открываешь и видишь, как этот противный желтый студень вылезает через верх. Как свиной пирог.

– Гадость какая. Заткнись. Ты отбиваешь у меня охоту съесть тунца.

Ей нет никакого дела до того, что прохожие на нас уже оглядываются.

– А ты отбиваешь у меня охоту жить. У нас даже нет открывалки.

– Знаю, но мы что-нибудь придумаем. Возьмем, например, ключ…

– Ну не знаю.

– А как ты собираешься его есть? Чем открыть?

– Вместе с крышкой. Пальцами. Не знаю.

– Жесть.

– Я помираю с голоду. Видишь, до какого падения меня довел ресторан?

Со стоном она стучит костяшками пальцев в окно и говорит:

– Видишь, до чего довела жизнь? Это отчаянные меры!

Я только кручу головой – надо же, какая она сообразительная!

Камилла лезет в карман и достает круглую жестянку с тунцом.

– Лучший друг дельфинов, – хихикает она. – Думаю, ты это оценишь. – Потом вынимает ключ от квартиры и становится коленями на землю, положив рядом нежно-розовую стопку флаерсов. Стоя на коленях, она терзает банку тупым ключом под разными углами: пытается резать, колоть, тыкать, царапать.

– Не выходит. – Она грохает банкой об асфальт. Мимо пролетает автомобиль и поднимает ветер, который уносит несколько флаерсов, так что они разлетаются по улице. Она тянется за ними, извиваясь, будто играет в «твистер», прижимая свою стопку то коленями, то пальцами.

– Уф, почти все! – Камилла с облегчением смеется, я помогаю ей сложить листки, она откидывается назад, банка с тунцом катится по тротуару.

– Мой тунец! На, держи. – Она сует мне в руку листки и бежит за банкой; та укатывается на проезжую часть, и к ней приближается машина.

– СТОЙ! Там мой тунец! – успевает крикнуть Камилла, прежде чем водитель переезжает банку, с громким «чпок» взрывает металл и мчит себе дальше. Камилла от всего сердца издает душераздирающий вопль, а потом изумленно ахает.

– Не может быть! Биби! Лучшая в мире открывалка!

Камилла восторженно хихикает и бежит на проезжую часть.

– Осторожно! – кричу я.

– Все нормально, Биби! Видишь, ничего не едет. – Присев на корточки, она собирает с земли остатки раздавленной банки. Месиво, сероватое, как слоновья шкура, и розоватое, как слоновье ухо. Все разбрызганное. Камилла держит жестянку, как грязную салфетку, густое, пахнущее рыбой масло капает на тротуар жирными кляксами.

– Нет, поверить невозможно!

– Ты же не собираешься это есть?

– Конечно, собираюсь! Жизнь сделала мне подарок, это тебе не хухры-мухры! Эта банка тунца способна изменить всё! Это знак.

Я смотрю, как она поддевает крышку ногтем: обрезки серого металла.

– Береги пальцы! – предупреждаю я.

– Я осторожно. – Она снова поддевает крышку; металл вибрирует. – Все равно крышка не снимается как надо. Дай ключ, попробую подцепить снизу, может быть, тогда… – Я вижу, что весь персонал «Стрелка» через окно глазеет на переполох. Наверное, думают, что Камилла вскрывает сейф, такое у нее сосредоточенное и взволнованное лицо. – Попробую вот так вдавить, а потом поднять.

Желтый ценник на банке темнеет от того, что струйка жидкости, словно кровь, сочится на поверхность. Вечерний летний воздух уже весь пропитан рыбным духом.

– Камилла, выбрось это в помойку.

– Это отличная банка тунца, Биби. Такое не выбрасывают в помойку.

– Ее же переехала машина. Я куплю тебе другую, с колечком.

– Не в этом дело, – она скрипит зубами. Я – хочу именно этого тунца. Понимаешь? И у меня почти получилось. Можешь подержать с этой стороны? Положи на минуту флаерсы и подержи.

– И все из-за какой-то банки тунца. Твои шикарные портки уже в масле. – Камилла подмигивает мне, на секунду прекращает терзать крышку и раздвигает ноги, чтобы продемонстрировать, что нижняя часть ее туалета может служить как шортами, так и юбкой.

– Теперь уже не из-за тунца. А из принципа. – Она цокает языком. – Помоги мне, я бы тебе помогла.

Я откладываю флаерсы и прижимаю согнутую крышку, в то время как Камилла концом ключа пытается поднять ее с другой стороны. Крышка начинает наконец ползти вверх.

– Есть, есть, есть! Биби! Получилось! Нажми посильнее…

ШЛЕП.

Банка содержимым вниз падает на стопку флаерсов. Рыбное масло пропитывает бумагу и покрывает наши руки, жирные, липкие и воняющие рыбой.

Камилла только вздыхает. Поднимает листки вместе с жестянкой, собирает все в кучу и бросает в урну.

– Эй! – кричит она официанту, тупо высунувшему голову в окно. – Да-да, вы! Я ухожу! – Она вихрем подлетает к двери «Стрелка» и кричит в щель почтового ящика:

– Столько трудов и ни одной бесплатной порции карри: позор!

И мы топаем ко мне домой, голодные как волки и провонявшие консервированной рыбой.

Руки у меня зудят от этого кошмарного влажного и вонючего масла. Кажется, что они отяжелели. Приходится держать ладони раскрытыми, будто я собираюсь выпустить когти, и на весу, чтобы не прикасаться к одежде. Запах преследует нас, как запах рвоты.

И весь долгий пусть домой мы проделываем пешком, потому что у нас нет денег на автобус, а главное – из принципа.

– Как, интересно, я достану из сумки ключ, когда у меня все руки в тунце? – Я вглядываюсь в сумку в надежде что-нибудь разглядеть среди царящего там хаоса. Вижу губную помаду, тампон, пакет для собачьих какашек и мандарин, покрытый белыми точками. – Придется будить Дав.

– Буди.

– Дав! – ору я. – Дав! – Поднимаю камешек и бросаю в ее окно. – Дав!

Мы ждем.

В спальне вспыхивает свет, она подходит к окну и смотрит вниз. Без восторга.

– Какого черта?

– Не могу войти.

– А где твой ключ?

– У меня руки в тунце.

– Знать ничего не хочу.

– Ты можешь проделать этот свой трюк, типа спуститься по водосточной трубе и впустить нас?

– А может, просто спуститься по лестнице?

– Можно и так. – Я улыбаюсь. – Она такая умная, – гордо бурчу я Камилле.

Разъяренная Дав открывает дверь. На ней пижамные шорты.

– Мойте руки, – приказывает Дав.

– Ладно, командир. Мы умираем с голоду, – сообщаю я.

– Опять были в дурацком индийском ресторане? – с отвращением спрашивает она. – И вас опять не покормили?

– Ну да, такие скупердяи. Фиг с ними.

– Какая ты хорошенькая, – говорит Камилла моей сестре. – Ножки как хлебные палочки. – Все всегда говорят Дав, какая она хорошенькая.

Дав закатывает глаза.

– Ох, и влетит тебе от мамы. – Она произносит это с удовольствием, стоя над нами, как злобная тюремная надзирательница, и следя, хорошо ли мы отмыли руки от рыбного масла.