Лора Докрилл - Широкая кость

– Есть что-нибудь пожрать? – Камилла захлопывает дверцу холодильника, даже не оглядев полки. – Жаль, что у нас нет денег на пиццу.

– А кто у нас работает в индийском ресторане и не получает даже бесплатного карри? Не понимаю. Дуры вы обе. – Дав оставляет нас в покое и отправляется обратно в спальню.

– В буфете хоть шаром покати. – Я надуваю щеки.

– Жаль, что твоя мама не из таких мам.

– Мне тоже.

– Подожди…

И тут я вспоминаю самую лучшую, самую классную вещь на свете. В духовке осталась половина пастушьего пирога.

– Ох, елки зеленые, мы спасены! – Камилла улыбается и уже начинает обдирать сырную корку с верхушки.

– Надеюсь, он нормальный. А то ему, кажется, уже сто лет.

– Конечно, нормальный, это же пастуший пирог. Абсолютно функциональная вещь. Такие со временем становятся только лучше.

– Хм. – Может быть, она и права. – Но он не стоял в холодильнике.

– Ой, брось. Это просто лекарство по сравнению с теми годными только для собак кебабами, которые я обычно ем после работы.

Камилла права. А духовка, по сути, почти холодильник, так что…

И мы вонзаем вилки в пирог. Пюре стало комковатым, почти смерзлось в крахмалистый айсберг и припахивает формой для запекания, но вкус тем не менее сохранился.

– Эй, давай сунем его в микроволновку!

Мы наполняем тарелки и пытаемся втиснуть в печь сразу обе. Они звякают и выпихивают друг друга, неуклюже вертятся, а стеклянный поднос под ними соскакивает.

– Так не разогреешь. Нужно по очереди, чтобы каждой порции достался весь жар.

Камилла лезет пятерней в пакет мюсли «Альпен» и выуживает горсть пепельно-снежных хлопьев. Весь ее подбородок обсыпан крошкой. Мы нетерпеливо по очереди греем свои тарелки, понимаем, что ждать больше не можем, и едим пюре чуть теплым. Камилла добавляет красный соус и в придачу ложку мангового чатни. Я ем без ничего.

– Я безработная. – Камилла подпирает кулаком подбородок.

– Не расстраивайся, что-нибудь да подвернется.

– И почему я не задерживаюсь ни на одной работе?

– Потому что ты неуправляемая, вот почему.

– Что это ты делаешь? – утомленным голосом спрашивает Камилла.

– Записываю.

– Что? Что ты записываешь?

– Я должна записывать в эту дурацкую тетрадь все, что съела.

– Жаль, что случилось то, что случилось, а то бы могла и тунца записать, – с грустью замечает Камилла.

Мы чистим зубы одной щеткой и направляемся в мою комнату. И ложимся спать, свернувшись, как пара скатанных разрозненных носков.

Кажется, спали мы минуты четыре…

– Биби! – Это мама. – Биби, просыпайся!

Солнце так и бьет в окно через занавеску. Лето. Да-а.

– Что? – Глаза у меня склеены паучками туши для ресниц.

– Помоги с утками.

– И на кой тебе эти утки, – ною я. – У них даже не может быть хорошеньких утяток, потому что они мужики. Только крякают и действуют на нервы. Спать хочу.

– Помоги, пожалуйста.

– Мам, я хочу спать.

– Блюбель, если, по-твоему, твой отказ учиться означает, что ты будешь спать до одиннадцати каждый день и не станешь помогать мне по дому, тебе стоит задуматься.

РРРРР! Я хочу возразить, что я на самом деле очень хорошая и послушная, потому что веду строгий дневник, но а) я ведь не соблюдаю диету, и б) она тут же напомнит мне, что я еще не была в спортзале. Ведь таким был уговор, но вы, конечно, об этом уже знаете и сейчас, наверное, думаете: «Ты вообще ничего не делаешь, только жрешь».

– Мам, теоретически сейчас летние каникулы, так что я еще не бросила школу, пока они не закончились. Мне полагается перерыв после экзаменов, а новый учебный год не начался, поэтому ты несправедлива, лишая меня моих прав. – Она, не слушая, направляется к двери. – И вообще, где Дав? – вопрошаю я. – Почему бы ей тебе не помочь?

– Наверное, скачет где-нибудь по крышам.

Я роняю голову на подушку. Ненавижу эту семейку.

Камилла перекатывается на бок. Ее африканские локоны лезут мне в лицо – будто спишь рядом с гигантским микрофоном.

– Давай поможем твоей маме, вставай. Она к нам добра.

Походкой зомби мы плетемся в кухню. Солнце жарит в окно, я вся закипаю, как если бы застряла в брезентовой палатке, а кожа вся ссыхается, будто лицо намазано гелем для волос. Камилла одета в топ от купальника и мальчишечьи шорты, но вряд ли такие стал бы носить какой-нибудь мальчишка. Ее золотистый живот торчит вперед, как у тролля. Так бы и засунула ей в пупок лиловую бусину. Везет ей, она успевает красиво загореть за долю секунды. А на мне пижамные штаны и куртка. Так что вряд ли удастся загореть. Обожаю шляться в пижаме.

– Спасибо, девочки. Мне нужно, чтобы одна из вас пошла со мной в зоомагазин за свежей соломой, потому что там нельзя парковаться и в прошлый раз нам выписали штраф, а другая пусть приберется в сарае для уток.

– Ох, мама! – вою я, потому что знаю, кому придется прибираться в засранном сарае.

Камилла смеется, прячет волосы под оранжевую шапчонку, сует ноги в шлепанцы и вместе с мамой идет к выходу.

– Совок вон там.

– Вот спасибо, – с сарказмом пищу я.

– И не забудь, что собак нельзя оставлять наедине с утками.

– Да-да!

– Радуйся солнышку, – дразнится она, прекрасно зная, что я в бешенстве.

Мэри, Кейт и Эшли с кряканьем сгрудились вокруг меня. Ох, ну не сейчас. Я совсем без сил. Глаза так и поджариваются на ярком свету. Скворчат, как подгоревшая луковая кожура. Жуть, какое солнце. Мне хочется пить, я могла бы выпить целое озеро.

Мама горда своей изобретательностью, потому что она нашла на улице старую ванну и превратила в самодельный пруд, чтобы утки могли плавать. Они могут плавать только по очереди, но очень довольны. Глупые далматинцы тоже тут как тут. Обнюхивают сад. Метят все подряд, чтобы продемонстрировать свою свободу, пытаются подлизаться, чтобы получить подачку, и подбирают остатки утиного корма.

Сарай полон дерьма. Толстая, перемешанная с пухом и перьями, склизкая солома вся слиплась и стала тяжелой и блестящей от утиных какашек. Я отчаянно работаю вилами. Мне тошно. Мозги пухнут от устойчивого запаха всей этой пакости. Может быть, подобный физический труд приравнивается к посещению спортзала? Именно от таких упражнений бывают разрывы связок, грыжа и прочие прелести. Спина как будто разрывается на части, как полоски слоистого бекона, весь жир отделяется, пока я тут гребу. Ни дать ни взять фермер. Может быть, это мое призвание?

– Привет, Блюбель! – Это наша соседка Фархана из ближайшего дома. Она хорошая. – Прекрасный денек!

– Да! – Я стараюсь улыбнуться пошире.

– Все сегодня вылезли на балконы! – Она тоже улыбается. – Мне нужно полить растения – посмотри на тимьян, он явно знавал лучшие времена! Так жарко!