Лора Докрилл - Широкая кость

Холодильник в комнате для персонала гораздо интереснее, чем большие холодильники в зале. Мне нравится совать нос в старые коробки из-под ланча, смотреть, что глупые люди там оставляют, и по этим остаткам вычислять их характер. У нас работают еще двое сотрудников, которых я в глаза не видела, потому что мы всегда выходим в разные смены, но, возможно, скоро узнаю их получше. В данный момент я сужу о них по оставленному ими барахлу с метками: магазинный пакет, засунутый в глубину холодильника, а в нем только сморщенная груша, уже раскисшая. Корки от недоеденных сэндвичей. Контейнер в пятнах от апельсина. «Здоровые» салатики, купленные с лучшими намерениями, но отвергнутые в пользу еды из «Макдональдса». Из меток мне больше всего нравится надпись: «МОЕ! НЕ ЕСТЬ!» – сверхагрессивно накаляканная черным маркером, как будто здесь работает прожорливый зверь, который только и делает, что поедает ВСЕ домашние сэндвичи из чужих контейнеров…

Некоторые коробки уже завоняли, так что приходится их выбрасывать вместе с содержимым. Скисшее молоко, ломтики окаменевшего сыра в мохнатых синих точках, ломкие, как изношенные каблуки. Потемневшие фрукты, обрывки фольги, просевшие пакеты с остатками сока. Стенки холодильника облеплены метками, как обоями. Но хуже всего холодная паста. Паста, которая прилипает к вилке цементными комьями, склеивается и не пропускает соус.

От Макса ничего не осталось. Ни одной метки с надписью «МАКС». Как он посмел оставить мне этот таинственный бесследный след? Его что, не существует на свете? Он что, такой весь из себя, что, в отличие от нас, вообще не снисходит до ланча? Хочет ли он, чтобы я за ним бегала? Хотел бы он поехать в Японию, чтобы гладить кошек? Знает ли он, как это здорово, когда такая классная девчонка, как я, в него влюблена?

Теперь я понимаю, почему он назвал меня воображалой.

Стараясь не дышать, я лезу в глубь холодильника: сморщенные хвостики помидоров, раскисший виноград. Я вожу мокрой тряпкой там, куда могу достать, особо не напрягая руку. Я, конечно, люблю все делать хорошо, но не собираюсь вычищать этот холодильник так, как у себя дома.

У меня свербит нос, но я не хочу его чесать, чтобы все свеженькие микробы из холодильника не перелезли на мое чистое невинное личико: у меня не такие длинные ногти, чтобы можно было почесаться, не вступая с ними в прямой контакт. Это же не морозильник, где все вирусы вымерзают; здесь, в тепленьком, грязном холодильнике, они, поди, кишмя кишат.

– Здравствуй, жопа! – кричит Алисия. Ха-ха, как смешно. Нет слов. Представляю себе зрелище, которое она увидела: я с мордой в холодильнике, из которого торчит только зад, как у лошади в стойле, жующей сено. Она подходит так близко, что соприкасается со мной бедрами.

– Я пошла на обед, нужно кое-куда позвонить и сходить в банк… может быть, куплю суши. Тебе от этой погоды не хочется основательно напиться?

– Я… э-э-э…

– А мне вот только и хочется сидеть в парке, пить вино и расслабляться. – Она потирает живот. – Я так устала. – Треща позвонками, она хватает свой кошелек. – И все, что я сказала вчера, – правда: про смены и что ты похудела… ты просто расцвела, так и сияешь. – Она направляется к выходу.

Еще чего. ПРАВДА? Ничего я не сияю. Я выгляжу кошмарно, причем по собственной воле. Лучше побыстрее заполни мой дурацкий бланк и подпиши письмо, чтобы я могла отнести его Джулиану из службы занятости. И чтобы мама наконец перестала проедать мне плешь!

Я жду, пока она выйдет, и показываю язык ее затылку. Я бы и кукиш показала, но вдруг она смотрит записи с камер наблюдения? Всполошившись, я быстро убираю язык, будто к подбородку пристала крошка и я пытаюсь ее слизнуть. Тут до меня доходит, что я делаю, и я притворяюсь, что не в себе. Если я в течение часа раз шесть или семь высуну язык, никто не усомнится, что это тик.

Мне хочется сто раз вымыть руки после возни в белом, как холодное масло, холодильнике в подсобке. Пальцы онемели и превратились в креветочно-розовый рассадник бактерий. От волос пахнет. Я выхожу в зал и смотрю, как Алисия чапает по улице, нацепив солнечные очки. Крадется через дорогу, будто чокнутая дама-детектив с багажом.

– Давай вырубим эту музыку, – говорю я Марселю. – Сменим пластинку.

– Аллилуйя! – Он бросается к ноутбуку.

– Только не вздумай ставить что-нибудь свое, – предупреждаю я.

Марсель любит слушать хаус.

– Может быть, саундтреки к фильмам? – предлагает он.

– Давай.

Я потягиваюсь. Верчу шеей – она трещит, как палка, которой ведут по ограде. Плохо дело.

– Можешь приготовить ледяной горячий шоколад? – Да, это именно так называется.

– Для тебя что угодно, дорогуша. – У Марселя хорошее настроение.

– Спасибо.

Если подумать, Марсель – очень заботливый малый. Он всегда во все кладет что-нибудь дополнительно. И в мой ледяной горячий шоколад наверняка добавит сливки и шоколадную крошку. Я не хочу просить его не добавлять сливок – ведь тут же последует замечание вроде «ага, следишь за фигурой?» Просто не люблю шоколад со сливками. Я собираю их в салфетку и спускаю в унитаз.

Я наблюдаю за парнями и девчонками, мелькающими за окном под летним солнышком. Безрукавки и юбки, шорты и солнечные очки, новенькие кроссовки и отглаженные футболки с иголочки. Девчонки мучаются в новых босоножках, которые жмут и натирают пятки, сдавливают и выставляют напоказ бесформенные пальцы с облупленным лаком и заусенцами у ногтей. Ноги бледные или загорелые, в красной гусиной коже или только что побритые. Мягкая кожа на внутренней стороне бедра. Сухая кожа на коленках. Темные родимые пятна. И дети – на подбородках потеки от растаявших леденцов, панамки, яркие веснушки, мороженое, капающее на руки в пухлых складках. Какая-нибудь машина обязательно мчится слишком быстро, музыка в ней играет слишком громко, верх опущен, словно тут у нас венецианский пляж.

И тут мне кажется, будто я смотрю на картину, изображающую, к примеру, реку, а река вдруг начинает блестеть и двигаться. Вот он – высокий, белая футболка, загорелая кожа, зеленые глаза, широкая улыбка. Поедает мороженое «Калиппо», классическое апельсиновое, холодная палочка льда.

– Эй, Макси! – Марсель выскакивает наружу, и они изображают брофист. Макс улыбается, морщит нос, на щеках ямочки. – Что ты здесь делаешь в выходной, чувак?

– Просто шел мимо. – Наши глаза встречаются.

А я толстая.

А мне жарко.

А я всклокоченная.

А от меня пахнет сыром.

А на мне дурацкая майка с астронавтом. Конечно, я хотела сегодня выглядеть нормально, но не со знаком минус.

– Привет, Блюбель. – Макс облизывает мороженое. Побыть мне хоть немного этим мороженым. Ревность сотрясает мою широкую фигуру.