Лора Докрилл - Широкая кость

– Хорошо, мы уже поняли: ты обожаешь все горелое.

– Вот именно.

Я приваливаюсь к Дав и… она, конечно, никогда не признается в этом, но определенно протягивает руку и прижимает мою голову к своему костлявому миниатюрному плечу. Свет притушен, в телевизоре что-то мелькает. Серебристые, синие, золотые и белые квадраты освещают комнату. Входит мама с тремя дымящимися чашками чая, удерживая две ручки в одной руке.

Она садится рядом со мной, и мы все прижимаемся друг к другу, держа чашки на весу у груди.

Хорошо, когда в доме одни девочки. Может быть, вовсе не нужно, чтобы, топая, входил мужик и заполнял собой все пространство? Может быть, я смогу полюбить женщину? В конце концов стану жить с женщиной. Все мы люди. Мужчины и женщины. И не знаешь, кого ты полюбишь – мы же влюбляемся в человека. А не в его пол. И, если разобраться, женщины бывают очень крутыми. Но Дав и Камилла, наверное, будут ревновать – так и вижу, как они покажут моей будущей любимой жене небо в алмазах.

Мы все втроем задремали на диване. Мягкий серебристый свет рисует пикассовские грани на маме и Дав. Я вылезаю, чтобы попить воды, прежде чем их разбудить. Комкаю чек из мексиканского ресторана и выбрасываю в мусор, чтобы завтра не смотреть на него и не испытывать чувства вины от того, что потратила все деньги на еду. Бумажка приземляется, под ней скорлупки от, наверное, четырнадцати тысяч яиц, мука, горелые спагетти, кусок сырого жирного серого бекона, большие куски луковицы и разбитое яйцо.

А под всем этим что-то из папиной одежды.

Заспанная Дав стоит в дверях – она уже видела то, что вижу я.

– Она потихоньку избавляется от него. Мелочь за мелочью. В следующий раз в помойке окажется его голова. – Она потягивается, выставив на обозрение живот, ребра, которые аккуратно выпирают сквозь майку. – Ну спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – бормочу я.

Некоторые вещи в жизни очень напрягают.

Не хочу сказать, что они напрягают всех на свете, а не только меня. Но они существуют. Ну представьте себе: под проливным дождем вы пропускаете пятнадцать битком набитых автобусов, потом наконец приходит пустой, и не успели вы обрадоваться, как выясняется, что он идет в парк. Но хуже всего – это когда каждый день приходится поджаривать, нарезать и подавать панини, которые тебе не суждено съесть.

Это самое настоящее испытание силы воли и выдержки на пределе возможного.

О-х-х-х. Когда хлеб поджаривается, моцарелла пускает сок, а песто протекает на решетку. Когда это все нарезаешь, сыр прилипает к ножу и остается на лезвии, а ты не можешь облизать его, потому что на тебя смотрят.

– Ты усложняешь себе жизнь, – говорит Макс, наклоняясь надо мной, когда я фарширую чиабатту. – Если ты не собираешься их есть, зачем стараться, чтобы они так соблазнительно выглядели?

Интересно, это намек на то, что я сногсшибательно выгляжу? Да, я выгляжу сногсшибательно. Соблазнительно? Мама говорит, что ярко-синий цвет подчеркивает мои зеленые глаза и придает коже сияние. Да что за самонадеянность, в самом деле! Как я умудрилась воспринять замечание о бутербродах как комплимент собственной персоне?

– Я не люблю жадничать. Это несправедливо. Туалет нужно оставлять в том состоянии, в каком хочешь его видеть, а бутерброд делать такой, какой хочешь съесть.

Макс улыбается и кивает.

– И то верно. – Он заглядывает мне через плечо. – О человеке многое можно сказать по тому, как он делает бутерброды.

Поворот сюжета.

– Правда?

– Точно тебе говорю.

– Что же этот бутерброд говорит обо мне?

Поговорим о Максе. Если я смотрю на него как на человека, чей язык может потенциально оказаться у меня во рту, его следует обсудить. Во-первых, не слишком ли он хорош собой? Понимаю, что вы его не видели и разговор идет между моим рассудком и мной, но для меня вправду важно, не слишком ли он смазлив. Все люди красивы, но смазливый – это другое слово, и значит оно совсем другое. Я вовсе не хочу, чтобы он стал моим парнем, и при этом через каждые три шага какая-нибудь невыносимая модельная агентша спрашивала, не хочет ли он «испробовать себя в модельном бизнесе». Может быть, как раз хочет и только и ждет своего звездного часа? Его нижняя челюсть угловата, в точности как сэндвич в упаковке. Ну не знаю. Думаю, о нас нельзя судить по нашей «инопланетной» одежке, на которую мы безжалостно проливаем кофе и капаем хлоркой. Но на нем всегда такие клевые кроссовки.

И еще от него пахнет инжиром.

– Думаю, он говорит о том, что ты умеешь ценить хорошее.

Он прав.

– Не понимаю, почему работники общественного питания всегда стремятся урезать посетителям порции? Это же не на их деньги куплено! Скупость ничем не оправдывается. И так во всем. Если хочешь преуспеть в жизни, нужно быть щедрым. Во всех смыслах этого слова.

– Погоди, я еще не закончил психологический анализ твоей личности по тому, как ты делаешь бутерброды… – Тут он хватает с доски панини и вгрызается в него.

– МАКС!

– Мммм…

– Макс! Это же для посетителей! Так нельзя!

Но ему наплевать.

– Ага, картина теперь проясняется, да-да, я могу определять характер и личность на вкус… – На нас уже глазеют клиенты, голодные и сердитые. При этом машинка для изготовления панини ужасно медленно работает.

– Макс, мы из-за тебя влипнем…

– О, извини, это я виноват. Просто когда я… оцениваю этот вид… энергии, исходящей от духа приготовления бутербродов, ничто не должно… сама понимаешь… препятствовать потоку. – Он закрывает глаза, приоткрывает один, чтобы понять, продолжаю ли я смотреть на него, и старается не рассмеяться. Губы у него розовые. Будто пчелы покусали. – Это означает, что ты… – Ну вот, опять за свое. Люди в очереди явно недовольны. Я должна продолжать работать, делать очередные панини, резать хлеб и помидоры… но я хочу знать, что Макс сейчас скажет. И не хочу услышать то, что часто говорят о толстых людях, вроде «заботливая» и «уютная». И мне неприятно, что он будто пытается определить, нравлюсь ли я ему… не слишком ли она толстая? Как мячик? Может быть, он предпочитает худеньких, а для меня делает исключение, и я должна быть ему за это благодарна? Не хотелось бы. Не хотелось бы также, чтобы он обсуждал меня с приятелями, спрашивая совета, стоит ли звать на свидание толстушку. У меня уже был случай с мальчиком, который мне очень нравился. Целый солнечный день мы целовались в парке на катке, а по дороге домой он повернулся ко мне и сказал: «Мои друзья считают, что ты толстая». Как будто я должна была дать ему совет, как выйти из сложного положения, должна была ему помочь. Наверное, он почти что ждал, что я отвечу: «Так что мне, похудеть, чтобы тебе стало легче?» Было очень неловко, я даже никому об этом не рассказала.