Лора Докрилл - Широкая кость

Так и хочется обнять эту девочку, которая когда-то была мной.

Но она осталась позади.

Проснувшись на следующее утро, я ощущала себя неостывшим трупом. Я так скрежетала зубами, что у меня свело челюсти. Суставы не действуют. Зубы стискиваются сами собой. Я могла бы их отломать. Слишком тесно сжаты. Я благодарна своему телу за то, что оно не достигло такой глубины падения, как мой рассудок. Добрая старая Широкая Кость не стала блевать. Не захотела дать мне то, чего я требовала. Иногда разум – это не главное. Иногда тело само знает, что ему нужно. Поэтому я прислушиваюсь к нему, поэтому ем все, что хочу. И уважаю его.

После этого дня я перестала дружить с теми девчонками. После этого дня я вообще ни с кем в школе не дружила. Просто втянула голову в плечи и жила как жила. Ко мне неплохо относились. Я ждала, что начнутся сплетни, что меня станут дразнить, но потом подумала: если бы какая-нибудь девчонка попробовала сотворить то же, что и я, она чувствовала бы себя так же мерзко, независимо от результата. И вряд ли захотела бы об этом говорить.

Все шло своим чередом.

Но я продолжала стискивать зубы. Мама раздобыла мне назубник. Я примеряла его в кабинете дантиста, где на стенах висели странные картинки из бисера, изображавшие броненосцев. Дантист сказал, что у меня это может быть на нервной почве. Возможно, из-за того, что родители в первый раз расстались. Знала бы я тогда, что скоро привыкну к этому.

Врач наполнил мой рот гипсом с удивительно мятным вкусом, мне даже понравилось – новое ощущение удушающей свежести. Будто жуешь упругий мячик. Как собачка. Через неделю мы пришли получать новенький назубник. Слепок ротовой полости из студенистого воска. Мои нижние зубы раздвинулись, как веер.

Поначалу края кололись и прорезали изнутри новоиспеченные «жабры» в моих красных щеках, отчего я, кажется, стала еще сильнее стискивать зубы. Как будто у меня во рту бирка от одежды «Фишбоун». Я боялась, что проглочу эту штуку во сне и задохнусь насмерть. Хотя вряд ли это было бы хуже вешалки. Но потом я к ней привыкла. Разносила. Светлый пластик помутнел и был изгрызен так яростно, что резцы оказались прокушены до дыр и зубы просто терлись друг о друга, как камни. И превращались в песок.

К счастью, в «Планете Кофе» я встретила Камиллу. Она говорит, что ее испытательная смена в кофейне была проверкой не на способность к работе, а на способность к дружбе. «Планета Кофе» оказалась подходящим антуражем для двух чокнутых инопланетянок, чтобы подружиться. Это Камилла так говорит.

После встречи с Камиллой назубник оказался ненужным.

Но, кажется, сегодня вечером его придется надеть.

Я получила «отлично с плюсом» по рисованию.

По остальным предметам оценки так себе, средненькие.

А за мое угольное безобразие – «отлично с плюсом».

Проснувшись, я спускаюсь и вижу Дав у плиты.

– Что ты делаешь? Неужели готовишь? – не до конца проснувшись, набрасываюсь я на нее. Стойка слишком высока для нее.

– Именно что готовлю. Это мне не запрещается.

– Извини. Извини. Конечно, нет.

– Это так бесит. Мне не три года.

Нужно что-то сказать в свое оправдание, но сказать нечего. Челюсть сверхчувствительна. Десны болят.

– Мама обустроила для меня нижнюю полку. Видишь, кастрюли, сковородки и посуда, и я достаю до двух передних горелок.

– Очень хорошо.

– Тогда выключай тостер.

– Ты и на мою долю приготовила?

– Да, и на твою. Ждала, пока ты проснешься, а я ведь знаю, что запах еды сделает свое дело.

– Слишком хорошо ты меня знаешь, – вру я, протирая глаза вместо того, чтобы потирать живот, и ставлю чайник. Хотя по-прежнему не могу проглотить ни крошки.

– Все готово. Ждет на столе в комнате.

– Потрясающе, спасибо, Дав. Что у нас сегодня?

– Яичница.

Дав вообще-то готовить не умеет. Так что у меня сильные сомнения. Хотя насколько можно испортить яичницу?

– Кошмар, – говорит она, попробовав.

– Вовсе нет, – вру я, с трудом делая второй глоток чая. Яичница серого цвета. И полна перечных зернышек, которые взрываются на зубах, как бомбы.

– Не ври. – Она надавливает вилкой на кусок яичницы, и водичка молочного цвета пропитывает тост. Он становится цвета тюлевой занавески, посеревшей от табачного дыма. Дав отпихивает от себя сковородку. Она издает утробное рычание и сердито швыряет поварешку через всю кухню, оставляя яичные брызги на кафеле.

– Гадость! Ненавижу! Гадость! Гадость! Я просто хотела… сделать что-нибудь!

Мне хочется ее обнять, но я воздерживаюсь.

Поднимаю ложку с пола и протягиваю ей.

– Ты просто взялась не за свое дело. Ты и раньше была никудышной поварихой, – говорю я. – Давай-ка сюда яйца. Начнем сначала.

– Это отдай собакам, – ворчит она, грызя корочку тоста, – а мне передай джем.

На сковородку с горячим маслом, таким горячим, что аж скворчит, мы кладем зеленый лук, чили и полуувядший зеленый перчик, завалявшийся в холодильнике. Я добавляю помидоры и немного табаско, кайенский перец и вяленую паприку. И пусть жарится…

С лица Дав исчезает недовольное выражение.

Тортильи у нас дома не водится, но в морозильнике имеется пита. Дав быстро разогревает ее в тостере, а потом мы кладем питу на гриль, чтобы подрумянилась до черных лопающихся пузырьков на поверхности. Затем я бросаю ужасную яичницу снова на сковородку. Все шипит. Я достаю кусок чеддера и тру на сковородку. Сыр и яйца – друзья навеки. То и другое – съедобный клей, который объединяет любые продукты. Я добавляю чуть-чуть феты. Ну не чуть-чуть. Много. Сверху режу не совсем еще почерневшие листья из пучка засыхающей петрушки и протягиваю сковородку сестре.

У Дав загораются глаза.

– Ух ты! Как здорово выглядит!

Она улыбается.

– Не знаю, как на вкус.

– Наверняка замечательно. – Она отламывает кусок хлеба и подцепляет им яйцо. – Ммм! И как тебе удалось? Так вкусно!

– Думаю, все дело в твоей яичнице.

Не переставая жевать, она наблюдает, как соседская кошка тигровой окраски скользит вдоль забора, взбирается на сарай и элегантно вспрыгивает на наш подоконник. От острых специй Дав раскраснелась. Она улыбается кошке. Потом переводит глубокий и серьезный взгляд на меня.

– Никогда не переставай двигаться, Биби, даже если это трудно, даже если считаешь, что это не для тебя и не любишь этого. Не переставай двигаться. Бегай. Плавай. Катайся на велосипеде. Лазай по горам. Прыгай. Танцуй. Что угодно. Только не останавливайся. Никогда, – требует она. – Обещаешь?

Я киваю. Вначале меня смущает ее напор, но она говорит серьезно, и только отвечаю: «Обещаю». Мне хочется заплакать, потому что она попала в больное место. Потому что я знаю, что она права.