Лора Докрилл - Широкая кость

– Постой, так ты это сделаешь?

– Конечно.

Я чувствую, что у меня гора падает с плеч. Какое облегчение.

– Спасибо тебе огромное, Алисия, – улыбаюсь я. – Ты и не представляешь, как много это значит.

Обожаю чипсы.

Любые чипсы.

Жирные, влажные чипсы в забегаловке, которые липнут друг к другу, как горячая глина. Пропитанные солью и уксусом. Луковым уксусом. Вкуснота. Люблю тоненькие ломтики, которые подают к бургерам – косо нарезанные, хрустящие на зубах, – и мягкие тоже люблю, легкий фастфуд, когда можно захватывать в горсть сразу несколько штук и забрасывать в рот, как арахис. Люблю и настоящие чипсы, с морской солью и розмарином, с кожурой на краешках. Люблю и гордые золотистые, воинственные, как бойскаут, нацепивший ленту со знаками отличия на упаковку.

Но скажу по секрету: один из моих любимых способов есть чипсы – это когда в этом участвуем только мы с Дав и целый пакет замороженных чипсов. Мы нагреваем духовку до максимальной отметки, вываливаем целый пакет домашних чипсов на противень и ставим на полчаса в плиту – загорать и подсыхать. На упаковке написано, что ставить нужно на двадцать минут, но этого мало, они остаются слишком крахмалистыми. А я люблю, чтобы чипсы из духовки чуть-чуть пережарились с краев, а середки промокали, впитывая уксус. Еще мы любим добавить коробку рыбных палочек. Рыбные палочки должны быть по-настоящему пережаренными, так что середки почти совсем пересушены и треска превращается в сгустки белого порошка, который крошится, как засохшая зубная паста. Снаружи они становятся коричневато-золотистыми. И нам нравится отколупывать корочку – будто открываешь ларец с сокровищами. Нет ничего хуже, чем влажная рыбная палочка. Когда мы все это готовим, то притворяемся, будто участвуем в кулинарном шоу и готовим самое изысканное блюдо для гурманов. Мы доверху наполняем чипсами большую металлическую миску и по очереди суем туда руки, как эти здоровенные игровые машины с лапами, вытаскивающими плюшевых мишек. Едим мы, конечно, с бобами и огромным количеством кетчупа.

Кажется, самое время этим заняться. Я надеюсь, что это разбудит аппетит и я снова смогу есть. Я суечусь у плиты, а Дав дает мне указания, командуя с дивана, как королева какая-нибудь.

Я не рассказываю Дав о том, что Алисия согласилась подписать заявление на стажировку, не хочу казаться слишком успешной. Как будто у меня все ладится. Хотя и знаю, что Дав только порадуется за меня. Все равно не хочу сыпать ей соль на раны. Я хочу насыпать соль на чипсы и растаять, как пачка масла, и сделать все, чтобы Дав было хорошо.

Но чипсы становятся колом в моем горле.

Дав насыпает горку чипсов на тарелку.

– Би, – внезапно говорит она. – Можешь сделать мне одолжение?

– Да, конечно.

– Что бы там ни было, ты могла бы отныне вести себя со мной нормально?

– Я и веду себя нормально, разве нет?

– Сейчас – да, а раньше нет, и мне это ужасно не нравилось, и я не знаю, что буду делать, если не вернусь к прежнему состоянию. Я хочу, чтобы ты, как раньше, подначивала меня, и толкалась, и вообще.

– Ну толкать тебя мне придется по-любому, – шучу я. – Никуда от этого не денешься.

У Дав расстроенный вид.

– Вот это ты зря, Биби.

– Дав, ну извини, я же пошутила. Я вовсе не хотела… Я думала, ты…

– Да ничего, поделом мне. Я же обзывала тебя толстухой.

Она надувает щеки.

– Не поделом. Извини.

Я смотрю на Дав. Даже прикованная к каталке, она свободнее меня. Я снова и снова вижу, как сестра бросается в пустоту, оставляя все позади, будто ей нечего терять.

С отважной улыбкой она засовывает в рот несколько чипсин. Но я знаю: она притворяется, что сильная и ей все нипочем. Хотя ей вовсе не надо строить из себя героя.

– Я так люблю тебя, Дав. Ты просто чудо.

– Я тоже тебя люблю, – говорит она. – Но правда, обращайся со мной как всегда, ладно?

Слезинка сползает по ее нежному лицу, глаза у нее влажны и затуманены необходимостью держать удар своими силенками. – Извини, что реву, – говорит она. – Просто нам с тобой было так хорошо.

Со звоном уронив вилку, я крепко беру ее за руку.

– Ничего не «было», Дав, – заявляю я. – Нам с тобой хорошо.

И где, черт возьми, я была?

– Не хочешь прогуляться?

– А где же все?

– Похоже, мы здесь последние.

– Тогда тебе не нужны солнечные очки, а то ты в них похожа на миллионершу, только что узнавшую, что ее муж-кинозвезда скончался.

– Не нужны. – Я снимаю очки.

– Ты же говорила, что тебя не интересуют результаты экзаменов?

Дав открывает пакет крекеров, которые мы только что купили в газетном киоске. Еще мы купили фруктовый лед на палочке, но уже съели.

– Не интересуют.

– Зачем же мы сюда приперлись?

– Ну просто узнать. Из любопытства. И все.

– Хочешь крекер?

– Ага, давай.

Дав сует мне в руку крекер. Солнце припекает наши голые плечи.

– Фу, какие сухие, пить хочется. – Язык будто присыпан песком.

– А ты делай, как я, – советует Дав.

– А что ты такое делаешь? Или лучше не знать?

– Возьми крекер, разжуй, как положено, и оставь в гортани, а потом эту кашицу отрыгни на следующий крекер, ну как птица кормит птенцов, получается такая закуска…

– Ну ты, блин, гений. Но я так делать не желаю.

Я крошу крекер и бросаю голубям. От экспериментов Дав аж затошнило. Она весело жует и говорит:

– А представь, что ты хорошо сдала какую-нибудь математику и теперь решишь стать… постой… зачем вообще нужна математика? В смысле, какая профессия тебе подходит, если ты сильна в математике? Бухгалтер? Э-э-э… диктор?

– Дикторам математика не нужна.

– А вдруг ты захочешь стать учительницей математики?

– С какой это стати?

Мы никуда не торопимся. Летний Лондон предлагает нам зрелища: дядька, поливающий садик перед домом, малыши плещутся в лужице, образовавшейся у его ног, хихикают и брызгаются. Парень чуть постарше меня старательно отмывает новенькую машину, явно первую в его жизни. Двое подростков лет двенадцати, сцепившись локтями, слушают что-то через одну пару наушников; они смотрят на Дав, потом отводят глаза. Парочка с белой пушистой собакой фотографирует деревья на солнце; два мужика с устрашающе выглядящей охапкой дров, небрежно пристегнутой к верху видавшей виды колымаги, врубили в машине гитарную музыку и подпевают во весь голос.

Ну вот, пришли. Школа.

– Ну пошли… Посмотрим, вдруг из тебя выйдет великий диктор…

Весь вечер я вспоминаю себя в тринадцать лет. Эта девчонка просто-таки преследует меня, и я злюсь на нее за ее незрелость. Она не была похожа на Дав. Она была так не уверена в себе, что в конце концов зациклилась. Всегда копается в себе. Всегда сравнивает. Стеснительная. Неуверенная. Она вспоминает девочку постарше, хорошенькую, с лицом цвета желтой кожаной сумочки, по имени Чарлина. Та в туалете приводила ее и других девчонок в благоговейный ужас тем, что умела засовывать два пальца в рот. Какое преимущество! Раз – и скрученные буквой «з» ленточки пасты плавают в унитазе, любо-дорого смотреть! Чарлина объясняла, что фишка не просто в том, чтобы пропихнуть в горло пальцы – ими надо побренчать по гландам, и рвота обеспечена в тот же миг. Все девчонки считали Чарлину ужасно крутой. Нам нравился пирсинг у нее в носу и то, как она целыми днями поедала шоколадки и сырные крокеты. Мы все обещали друг другу, что после уроков придем домой и тоже попробуем.