Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

— Оказывается, у меня почти цельная пачка! А я чуть было не купил новую!

И он ушел, ничего не купив.

Тогда Ламби решил сам купить сигареты, но у него не оказалось других денег, кроме полтинника, и он, положив его в кассу, не смог вернуть себе сдачу. Выкурив сигарету, он запер заведение. За день оборот составил неполных пятьдесят стотинок (минус сдача).

Ламби встал и посмотрел в окно. Дачо пилил бревно. «Вот счастливый, занят работой, что с того, что его облепили мокрые опилки?» — подумал Ламби.

Только-то Дачо распилил бревно, как на дороге показался большеголовый серый осел, запряженный в санки. В них гордо восседал его братан Спас. Дачо выключил пилу и сделал вид, что занят подсчетом бревен. Когда санки подъехали и остановились, он поднял голову — будто только что их увидел.

— Эй, Дачо! — крикнул Спас, соскочив с саней. — Дай бревнышко, какое поплоше, починить свинарник!

И тут Дачо вспомнил о гвоздях.

— Ты забываешь, братан, — сказал он, — что с государством шутки плохи. Эти бревна не мои, а кооперативные. Это тебе не прежние времена.

Спас приосанился, погладил осла по серой большой голове, увешанной сосульками, и медленно произнес бархатным голосом:

— Да при чем тут государство? Я у тебя только одно бревно прошу!

— Одно бревно!.. А ты помнишь, как взял у меня пять килограмм гвоздей? Я за ними аж в Варну ездил. Я тебе на слово поверил, что ты за них заплатишь, а ты что?..

— Дак я ж тебе заплатил за эти самые гвозди! Хорошо помню, что мы квиты.

— Заплатил! Только ты взял пять кило гвоздей по двести левов за килограмм старыми деньгами, а вернул пять кило по леву двадцать стотинок новыми. Через пятнадцать лет!

Таким тоном были сказаны эти слова, что осел понял: от Дачо мятных конфет он ни в коем случае не получит. Осел очень любил мятную карамель, но Дачо ни разу его карамелью не потчевал. Ламби, следивший из окна за ходом разговора двух братеников и уловивший взгляд осла, решил, что Дачо тотчас пойдет в закусочную и купит двести пятьдесят граммов карамели, но он обманулся. Дачо и не думал идти в закусочную и что-либо покупать.

— Братеник, — спросил Спас, стоя облокотись о санки, — ты знаешь, что такое «галфон»?

— Нет, — ответил Дачо, — не знаю.

— А жаль, «галфон» по-французски значит болван.

Дачо задумался, что бы ему такое сказать язвительное, но, ничего не придумав, хмуро заметил:

— Больно много знаешь, скоро тебя снова пошлют в ремонт, подкрутят гайки…

— Пусть посылают, — усмехнувшись, презрительно ответил Спас. — Меня уже дважды ремонтировали, пусть подремонтируют и в третий. А ты знаешь, братеник, где находится Дагомей?

Дачо посмотрел на братана исподлобья, и ему очень захотелось пнуть хотя бы его серого казанлыкского осла с большой головой, увешанной сосульками.

— Не знаю и знать не хочу! — сказал он и добавил с достоинством: — Я работаю на механической пиле, выполняю сложную работу, за которую мне пишут по три трудодня, а не раскатываю на санях посредь бела дня, как некоторые, не деру с людей по два лева за провоз и не стараюсь урвать задарма кооперативную собственность. У меня два сына и четыре внука. А еще я заколол свинью на триста кило…

— Триста кило? — засмеялся Спас. — А я, братеник, зарезал двух поросят по сто килограмм — в Западной Германии таких предпочитают. Только галфоны откармливают свиней до трехсот килограмм!

Дачо чуть не задохнулся от злости, он хотел было снова сцепиться с братаном по поводу гвоздей, но промолчал и, чтобы успокоиться, закурил сигарету. Закурив, смял пустую пачку и швырнул на землю. Осел наклонился, понюхал ее, но она совсем не пахла мятными конфетами. Ламби обрадовался — теперь-то Дачо придется купить сигареты, и можно будет получить свою сдачу с пятидесяти стотинок.

— Вот видишь, — сказал Спас. — Не знаешь, где Дагомей. А где находится Замбия?

— Не знаю я никакой Замбии-Мамбии и знать не хочу! — с ненавистью ответил Дачо и прищурился так, будто в лицо ему летели мокрые опилки. — Меня она не интересует. Я не из тех, кто покупает разные там словари и географические карты, чтобы корчить из себя ученого и похваляться перед простым народом, не из тех, кто норовит увильнуть от работы в кооперативе и вместе со своим твердолобым ослом нанимается частные нивы пахать к старым людям, да еще обдирает их как липку. И дома покупает. И на что только тебе эти пустые дома!

— Дома, Дачо, как и географические карты, — спокойно сказал Спас, — не для каждого представляют интерес, тут ум требуется… Ламби! — крикнул он, увидев продавца в окне закусочной.

Ламби стремительно вышел на порог.

— Чего тебе, бай Спас?

— Свесь-ка мне двести грамм мятной карамели. Только у меня с собой денег нет, я тебе потом заплачу.

Ламби растерялся, уж больно велико было искушение. Поборов его, он сказал:

— Я в долг, бай Спас, дать не могу. Будь это моя закусочная, я бы дал с превеликим удовольствием, но она кооперативная. А вдруг, пока ты за деньгами ходишь, ко мне ревизия нагрянет!

— Да ему на это наплевать, — ядовито заметил Дачо. — Ты ему дай, а потом будешь пятнадцать лет за ним бегать, просить, чтоб заплатил, как я когда-то.

Спаса эти слова не смутили. Дачо был его братеником, и он в любое время мог с ним разделаться. Он принялся за Ламби.

— Слушай, Ламби, торговля требует ума. Продавец должен разбираться в покупателях, знать, кто кредитоспособен, а кто нет. Да и нужно уметь привлекать покупателей, рисковать, относиться к ним с доверием…

— С доверием? — возмутился Дачо.

— С доверием! — подтвердил Спас. — А ты, Ламби, в торговцы не годишься. Возвращайся-ка лучше к своим овцам. Вот чабаном быть ты еще можешь.

— И вернусь, — сказал Ламби. — Чабаном быть куда лучше. Цельный день на чистом воздухе. У меня, случалось, за год по тысяче триста трудодней набегало… Я сюда никак не хотел, это Лесовик меня проагитировал, все грозился развить современную передовую торговлю. С ножом к горлу приставал: «Стань культурным продавцом-буфетчиком!» Ну я и поддался. А теперь Дачо говорит, что меня собираются закрыть, а как закроют, я снова стану чабаном.

Сказав это, Ламби ушел, ему стало холодно. Он ведь был в одном белом халате, чтобы обслуживать посетителей по-культурному. В закусочной он снова примостился у окна и принялся смотреть на дорогу.

Спас вытащил из кармана несколько завалявшихся мятных конфет и дал их ослу.

— Значит, у тебя есть конфеты и ты просто морочишь голову честному человеку, чтобы подвести его под статью… — зло сказал Дачо, глядя на осла, с хрустом поедающего карамель.

— Нас, братеник, еще дед учил, что о домашней скотине надо заботиться. Мой Марко и пашет, и тяжести возит, и другую подсобную работу для меня делает. Поэтому по утрам я даю ему ячмень, а в обед люцерну. Мятные конфеты он получает вместо десерта и для пополнения калорий. Уж больно мой «москвич» любит мятные конфеты, и я рад его побаловать. А если он полюбит пирожные «добуш», я и пирожными стану его потчевать, если, конечно, буду доволен его работой… У тебя наверняка есть при себе деньги, пошел бы купил ему двести грамм мятной карамели, а я потом, как поеду мимо, верну…