Акиф Гасанов - Реквием

В списке человек триста, больше тысячи запросов. Новые непонятные звуки — «полосатый», информационно-аналитический, оперативно-технический отделы, семерка, наружка, установка, почтовый канал…

Начал не отрываясь, заполнять запросы, руки онемели. Вышел перекурить на лестничную площадку. Боже, куда я попал, сколько грязи, агенты, доверенные, шпионы, главный противник, проверки, слежка, прослушка, перлюстрация… Еще вчера я был маленьким бугром в райкоме, заменял какое-то время заведующего отдела, а сегодня завариваю чай для вчерашних пацанов. Здесь я не выдержу, какая мерзость, чем они занимаются, вот так ковыряться в чужом белье и еще заваривать чай целой ораве! Надо убегать отсюда… Но куда? Обратно не возьмут, будет же позор на всю республику…

К концу рабочего дня запросы разослал, доложил, Микаилов ухмыльнулся: «Ну вот нашел свое призвание, умеете вы, райком, писать бумажки».

В комнату зашел Курьянов: «Привет, новенький? Как зовут? Я — Александр, можно Саша. Эй, мужики, отбой, короткий день. Акиф, ты с нами?»

«Куда?»

«Сегодня праздник, день птиц… Пятница, конец рабочего дня, мероприятие по сплочению коллектива».

И так прошла неделя и я постепенно начал осваиваться. Набрал книг в специальной библиотеке, читал прямо-таки бестселлер-двухтомник «Дело оперативной разработки Пеньковского».

Составил ежемесячный план, показал заместителю начальника отделения Анатолию Осадчему, он одобрил и завизировал, понес к Микаилову.

«Что такое «под крышей», кто Вам подсказал такое выражение? Безграмотно, говорят «под прикрытием», вы что, уже «ас» контрразведки? Вы, вообще, чем занимаетесь?»

«Книги читаю, Рахман Худавердиевич, спецлитературу, и еще требования заполняю!»

Микаилов сидит за столом, но взгляд каким-то образом на меня сверху вниз: «Спецлитература хорошо, времени нет раскачиваться, Курьянов проинструктирует, пойдешь на «Ольгу»… Знаешь, что это такое?»

Раньше для меня все Ольги были кем-то, здесь они почему-то стали чем-то.

«Спрошу у ребят».

Микаилов позвонил Курьянову: «Расскажи этому «оперативнику» о технике и мероприятиях и включи на ближайшее дежурство».

«Кстати, ты живого агента видел?»

Вновь позвонил: «Александр, включи его же на контрольную встречу с кем-нибудь из твоих полосатых. Я санкционирую».

Почувствовал, что с Микаиловым у нас сложатся прекрасные отношения, если он не выгонит меня из подразделения до этого.

Зашел в кабинет, на столе письмо с резолюцией Микаилова выяснить информацию о ком-то.

Встал, собрал вещи, одеваюсь. Слава Шляпников остановил: «Ты куда?»

«Вот надо выяснить информацию по этому чудаку».

«Разденься и садись. Запомни, оперативник раздает задания, а вспомогательные службы выполняют это. Возьми бланк в секретариате и пиши требование «семерке», пусть «установка» соберет и представит информацию».

Это уже интересно, тут тебе не райком, где надо бегать по каждой жалобе.

Узнал много нового и мне стало это нравиться, возвращаются запросы из отделов. Поступают звонки из разных отделов: «Ты чего хочешь от него?»

«Да ничего, проверяем по «Каскаду».

Маис объясняет: «Тебе бланк придет чистым без отметок. Если тебе позвонят, значит полосатый, эти запросы откладывай в сторону, так и передашь Голосилкину».

Из других отделов приходят более информативные бланки… Этот уже пять лет переписывается с Америкой, он же звонит в месяц раз туда, а еще из информационно-аналитического сообщают, что он абсолютно нетрадиционен…».

Звоню по заданию Микаилова к кому-то буквально по мелочи, надо встретиться и переговорить.

«Здравствуйте, товарищ Мамедов?»

«С вами говорит Гасанов из КГБ».

Гробовое молчание, долгое молчание…

Растерянно смотрю на Алекперова, он, улыбаясь, машет рукой, мол, дай отбой…

«Маис Пашаевич, что с ним, он только дышит и молчит».

«Ты вообще понимаешь его реакцию?» — Алекперов улыбается: «Позвони ты ко мне таким тоном, я бы обосрался. Начни издалека, скажи, что его рекомендовали друзья поговорить по интересному вопросу и только когда он спросит, тогда и представься… Позвони минут через пять, скажи, что отбой случился, извинись и по схеме…».

Зашел Курьянов: «Завтра возьми вещи, книжки возьми почитать, пойдешь заменишь Виктора Каминского, он уже три дня сидит безвылазно».

«Куда?» — наивно спросил я.

«На Кудыкину гору. Рахман же предупредил, что пойдешь на мероприятие, сидеть дня четыре, скажи дома, что будешь отсутствовать, но куда идешь — ни слова»…

Новая работа оказалась намного интереснее прежней, хотя бы потому, что заработная плата увеличилась почти вдвое, квартирный вопрос стал неактуальным, поскольку он решался оперативно, и все военнослужащие обеспечивались в минимальные сроки. Появилось свободное время, день был нормирован и, кроме нарядов, дежурств и чрезвычайных ситуаций, ровно в шесть часов сейфы опечатывались и кабинеты пустели. Вчерашние знакомые стали необычайно уважительными, видимо потому, что работа в службе была покрыта некоей таинственностью и мифологизирована, а в обстановке сплошной коррумпированности Комитет считался островком честности и неподкупности.

Я был завербован государством на ближайшие двадцать лет, после чего мог выйти на пенсию или продолжать служить, конечно, при соответствии звания должности. Перспектива была интересной, к неполным пятидесяти годам быть свободным и заниматься любым занятием при достаточно высокой пенсии. Мне это понравилось, наивный и молодой, я не предполагал, что планировать дальнюю перспективу — дело шаткое и неблагодарное.

Впрочем, изменение социального статуса совсем не повлияло на мое душевное состояние, я по прежнему не мог жить без нее, мысли отрывали меня от работы, иногда набирая ее номер телефона и услышав голос, я бросал трубку, поскольку язык присыхал к небу и я боялся что-либо произнести.

Я был твердо убежден, что кроме нее мне никто не нужен, что я никогда не женюсь. Настойчивые намеки матери о необходимости обзавестись семьей, раздражали меня, я вставал, одевался, хлопал дверью и уходил из дома.

Мне казалось, что с переходом на другую работу я еще более усугубил свое положение, поскольку подневольный человек, заключивший договор с государством, и выставивший свою жизнь в качестве гарантий взамен предоставляемых преференций, мало кому понравится в качестве надежного спутника жизни.

И так я жил, раздираемый безумной любовью к ней и страхом быть отверженным с одной стороны и быть недостойным ее в случае согласия.

И я звонил ей и мать поднимала трубку, грудным голосом спрашивала, кто это и приглашала ее к телефону. И она всегда подходила, ни разу не сославшись на занятость, и я был очень благодарен ей, потому что почувствуй я себя назойливым, никогда более не посмел бы ее беспокоить.