Камилла Лоранс - Единственный, кому ты веришь [litres]

Да, конечно же я об этом думала. Часто воображала себе, как встречаю Криса в кафе или на улице, я, Клер сорока восьми лет, и он влюбляется в меня с первого взгляда – в меня, а не в ту, другую. Почему, собственно, этого не могло произойти? Но прежде мне нужно было избавиться, вернее, избавить его от Клер двадцатичетырехлетней, потому что я не допускала и мысли, что он будет смотреть на незнакомых женщин, когда между ними уже почти разгорелась страсть. Чтобы Крис полюбил меня и мое лицо заменило в его сознании облик Кати, необходимо было лишить его малейшей надежды на свидание с юной и во всем идеальной подругой по переписке. Клер Антунеш надлежало исчезнуть, чтобы в жизни Криса могла появиться я и утешить его, помочь перенести потерю. Вы даже не представляете, сколько раз я мысленно выстраивала продолжение, возможное продолжение этой истории! Однажды даже попыталась осуществить свою мечту, перейти к действию. Крис должен был вернуться из Лакано, он написал мне, когда его поезд прибудет на вокзал Монпарнас. Я в ответ, как обычно, насочиняла очередную командировку в провинцию. И вот вдруг, неожиданно для самой себя, ничего толком не продумав заранее, к упомянутому Крисом часу я надела красивое платье и пошла встречать его на платформе. Встала чуть в отдалении – я собиралась последовать за ним, не зная, что будет дальше, мне необходимо было увидеть его во плоти, а не в воображении. И я его увидела – он шагал по платформе, на плече большая дорожная сумка, вид усталый и потерянный, совсем потерянный, как у ребенка, который впервые путешествует без взрослых. Как только я попыталась представить себе развитие событий, к нему подошел какой-то мужчина с угрюмым, но симпатичным лицом и взялся за ремешок сумки – позже, когда Клер Антунеш все-таки призналась, что соврала о своей отлучке из Парижа и на самом деле была в тот день на вокзале, Крис сказал, что это его отец. Я была так взволнована оттого, что Крис находится рядом со мной в реальности: красивый, высокий, но хрупкий, удивительно хрупкий – помню, именно так я мысленно сказала себе потом, пораженная тем, что тридцатишестилетнего мужчину встречал на вокзале отец, чтобы просто отвезти в пригород. Тут надо было бы задуматься поглубже, осознать, что эта хрупкость – на самом деле слабость и неприспособленность к жизни, но я была ослеплена желанием видеть Криса сильным и властным, мне нужен был завоеватель.

Все могло бы сложиться по-другому.

У меня не было времени. Крис не дал мне времени подготовить свой выход на сцену. В тот день он меня даже не заметил. Я собиралась заступить им дорогу – Крису и его отцу, – но ни тот ни другой меня не увидели. Взгляд Криса прошел сквозь меня, как сквозь стекло. Он ничего не почувствовал, не догадался. Наша встреча осталась в моем воображении. Хотя нет, знаете, эта история существует и на бумаге. Здесь, на занятиях литературного кружка, Камилла предложила нам в прошлом году поработать над темой «Другой расклад». Речь шла о том, чтобы, основываясь на личном опыте, на пережитых неприятных, страшных или трагических событиях – а у нас тут у всех таких событий в избытке, и весьма примечательных, вы найдете чем поживиться, – так вот, нужно было придумать другую версию, новое развитие, неслучившуюся концовку, сочинить рассказ, который придаст иной поворот течению нашей реальной жизни. Можете представить, с каким энтузиазмом я взялась за эту работу! Начнем с того, что я скучала по писательству. Я говорю не о своих университетских штудиях, статьях и докладах для конференций. Сама не понимаю, откуда у меня бралось столько энергии на ерунду, я же годами землю копытом рыла в поисках каких-то ничтожных сведений, чтобы состряпать из них отчет для всего мира, да с таким энтузиазмом, будто это могло изменить мир к лучшему – датировка письма Ларошфуко к мадам де Лафайет, избыточные запятые в черновиках Генри Джеймса, рифмы на «-ance» y Виктора Гюго… Какая же тоска, если подумать! Попросту бегство от жизни! Нет, я говорю о писательстве как о движении души, которое направлено во внешний мир, об отражении того, что уже отпечатано у тебя внутри. Мне хотелось писать, чтобы рассказать о своем опыте, мечтах и желаниях, поймать в словесный невод трепещущую рыбу Вы пробовали писать, Марк? Конечно, порой это приносит разочарование – столкновение между рассказом, который плещется у вас в голове, и рассказом, выплеснувшимся на бумагу, бывает слишком болезненным. Ведь приятнее смотреть на рыбу, когда она грациозно плывет по течению, а не бьется, задыхаясь, на ветру. Чешуя волшебно блестит и переливается в речных брызгах, но меркнет в петлях невода. Однако, выслеживая рыбу, все же испытываешь истинное счастье. Стоп, глагол «выслеживать» тут, пожалуй, не подходит, он какой-то «охотничий». Лучше сохраним «рыбацкую» метафору. Писательство – это рыбалка, спортивная или любительская, принцип один и тот же: в основе лежит активное ожидание – сосредоточенное, настороженное, когда создается впечатление, что, если вы наберетесь терпения и будете сторожить малейшее дрожание снасти, легчайший трепет лески, вы не уйдете с пустыми руками – у вас клюнет. Писательство как любовь: долго ждешь, и вдруг клюет. Ну, или нет, облом, как сказал бы мой сын. Различие в том, что в любви мы сами можем оказаться рыбой. Ой, что-то я запуталась в собственных метафорах. Вернемся лучше от рыб к нашим баранам. На занятиях литкружка я сочинила историю, которая могла бы произойти. Описала все так, как у нас с Крисом могло бы сложиться, решись я с ним познакомиться в реальной жизни – конечно, ни за что не признавшись, что я и есть та самая таинственная подруга из Фейсбука, нет, так далеко зайти я не сумела бы, это было бы слишком страшно и слишком стыдно. Я бы просто представилась ему своим настоящим именем. Сочиняя эту историю, я полностью отдалась мечтам, и было так хорошо, ах, так чудесно…

Разумеется, пришлось выбирать между множеством концовок, happy or not happy [27] Счастливыми или несчастливыми ( англ. ). . Вы сами увидите – может быть, я дам вам почитать когда-нибудь, как только закончу. Наша с Крисом история любви в жанре романа. История, в которой мы живем вместе, воскресают наши призраки, виртуальные тела, безмолвные души, неизреченные слова. Камилле нравится, как я пишу. Но самое классное, что потом, на занятиях литкружка, мы сможем устроить игру в «изысканный труп» – прошу прощения за слово «труп» ввиду обстоятельств, но игра именно так и называется: «Изысканный труп», уж об этом-то вы должны знать, Марк… Вам определенно нужно больше читать! Ладно, объясню: эту игру придумали сюрреалисты. Но мы в нее играем немножко по-другому. Как только сочинение закончено, вы его передаете соседу за столом, чтобы он дописал еще одну главу, или абзац, или другую развязку, заметил нечто такое, что от автора ускользнуло. Чужой вымысел таким образом накладывается на ваш собственный. Сновидец смотрит чей-то сон. Мне нравится сама идея, что написать обо всем невозможно и недостаточно – нужно самой попасть на страницу. Что одни и те же события можно увидеть по-разному. Что они могут случиться по-другому.