Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

«Покажи мне место, где не грустно!» – снова и снова взрывался голос отца в ее голове, кирпичи с громким стуком падали в пропасть, не наполняя ее, правильные слова все никак не ложились на язык, а это самое место, где не грустно, все никак не находилось. Где-то далеко мама опять переклеивала обои, папа сжимал в руках коробку с железной дорогой, баба Нина тосковала теперь одна, и везде было грустно, и каждый грустил в одиночестве. Алиса вдруг поняла слова Капусты – «я хотел, чтобы он остался, я хотел, чтобы он ушел», и хотела, чтобы каждый из этих людей ее простил, и чтобы каждый наказал, хотела, чтобы ее просто пожалели, и не жалели никогда, потому что жалость развращает, хотела, чтобы кто-то был рядом, и чтобы рядом не было никого.

Теплые руки Капусты помогли ей встать и подтолкнули к балкону, и увели от грустных мыслей.

– Я выключу свет, – сказал Вадим, и направился вслед за ними. В квартире, не считая свечей, снова стало темно.

Мамайка пестрела огнями из чужих окон, темнела морем. Где-то далеко на небе всполохами взрывался фейерверк, где-то был праздник.

– Какие же мы все-таки гондоны, – произнес Вадим, глядя на все это великолепие.

– Ты лично о нас или в целом? – спросил Капуста.

– О нас… и в целом. Все вообще. Люди.

Алиса уткнулась носом в спину Капусты, словно это была ее единственная точка опоры. А может, так и было.

– Есть подходящий саундтрек, – сказал Вадим, извлекая из-под своей клетчатой мантии телефон, – это к слову о кирпичах.

Из телефона зазвучали «Пинк Флойд»:

Капуста вяло улыбнулся и обнял Алису, выдув изо рта облачко дыма, напоминавшее спасательный круг. Алиса попыталась выдуть такое же, но получилась размазанная клякса. Внизу переливался яркой упаковкой чужой им город.

– Ай'в гот электрик лайт, ай'в гот секонд сайт, энд эмейзинг пауэрс оф обсервейшен, – декламировал Вадим в темноту вместе с Роджером Уотерсом, расправив плед, как крылья.

Алиса огляделась вокруг, посмотрела вниз, на город, и поняла, что лучше и не скажешь. Каждые два года она оказывается в новом городе и с новыми людьми, но каждый раз ей хочется просто оказаться дома, и она снова и снова набирает номер на телефоне, но трубку никто не берет. Только долгие гудки и тишина в ответ. Дом либо пуст, либо не существует.

– Мне вчера мать звонила, спрашивала, может, пора бы уже и вернуться, – задумчиво сказал Капуста. Прошло несколько дней после игры в откровения, у него был короткий день на работе, и они с Алисой гуляли вдоль моря в наступавших сумерках. Рюкзак Капусты был до отвала набит фейхоа, из которого Алисина тетка великодушно согласилась наварить варенья для отправки в Новосибирск.

– Она думает, что ты просто психанул, да?

– Она переживает из-за того, что у меня не ладится с отцом. Может, не хочет, чтобы здесь поладилось с Вадимом. Или боится, что я просто сбежал.

– Но ты ведь маленечко сбежал?

– Я не сбежал, – он взъерошил волосы и остановился, – я ушел, это разные вещи. Перелистнул страницу. Не сбегал.

– Ты не думал поговорить с отцом по нормальному? – спросила Алиса, беря его под руку и мягко ведя дальше. С моря дул сильный ветер и просто стоять было холодно. – Вон, у тебя даже с Вадимом получилось.

– Не знаю… О чем говорить, зачем?

– Ну, я тоже не знаю, что ты хочешь узнать. Почему он исчез, зачем вернулся? Разве не это тебя грызет? Возможно, у него были свои причины. Свой Боксер, с которым нужно бороться.

Капуста прошел вперед. Он был достаточно высоким – сантиметров на двадцать выше Алисы, и рядом с ней всегда немного сутулился, но сейчас, когда шел один, выпрямился, и показался ей гигантом. Ветер трепал его светлые, порядком отросшие волосы на макушке, забивался под мешковатую куртку и в рюкзак, выгоняя оттуда терпковатый аромат спелого фейхоа. Глядя сзади на его силуэт, Алиса вдруг представила, что уже прошел год, и все заканчивается, и Капуста, как и все его предшественники, уходит из ее жизни, и сердце неприятно сжалось от этой мысли.

«Не уходи…»

– Наверное, я боюсь не услышать никаких причин, – сказал, наконец, он, обернувшись со свойственной только ему виноватой полуулыбкой на лице, – боюсь, что их просто нет, этих причин.

Маленький мальчик изображает сражение в своем примитивном театре теней, а милицейская фуражка уже висит на крючке. В это время другой мальчик, еще меньше, терпеливо ждет своего отца, который сегодня не придет.

«Отец – веселый распиздяй», – скажет первый много лет спустя.

«Он пошел в единственную дверь, которая была открыта», – возразит второй.

Бесподобный аромат шариковой ручки, задорный девичий смех. Бирма! Аргентина! Высокая фигура в лётной форме, залитая солнечным светом.

«Я хочу маленькую собачку!» – смеется малышка в заляпанной мороженым курточке.

И плохое, и хорошее – в конце концов, все стало лишь воспоминаниями и осталось во вчерашнем дне.

– По поводу того, что я рассказывала в откровениях… Знаешь, самое мерзкое – это не мой рассказ, – призналась Алиса, – а то, что если бы можно было отмотать время назад, то я бы, скорее всего, поступила бы точно так же, как бы стыдно мне при этом не было. У меня просто не хватило бы сил поступить по-другому. Мне только нравится думать иначе. Но… это ведь была бы все равно я, так? И я бы все равно осталась такой же мерзкой, сволочной трусихой. И поступила бы так же. Снова и снова.

– Ты не трусиха, – вздохнул Капуста, – ты просто человек. Наверное, поэтому далеко не все могут учиться на ошибках, даже на своих. И даже когда выпадает второй шанс, поступают также, как раньше. Мы все так делаем. И ты, и я. Потому что, ты права, ты – это все равно ты, а я – это я. Чтобы поступить где-то по-другому, нужно тогда сильно отмотать назад и родиться другим человеком… Чего бы ты хотела?

– Наверное, просто это забыть. Не думать об этом. Не грызть себя. Жить дальше.

– Мне кажется, что это неправильно. Я думаю, что надо помнить и все хорошее, и все плохое, что с тобой произошло. Помнить себя и сильным, и слабым. Не забывать о страхах и не делать вид, что их не существует. От этого ведь они не пропадут, не так ли? Нельзя просто взять и вырезать плохие моменты из нашей жизни. Ведь память о них делает тебя сегодняшней тобой…

– А мне не нравится сегодняшняя я! – в глазах Алисы стояли слезы, то ли от привычной жалости к себе, то ли от пронизывающего ветра.

– Но ты ведь не сможешь стать завтрашней, если не будешь сегодняшней, – грустно возразил Капуста, подходя к ней вплотную. Мир сузился до крошечного пространства между ними, мир пах морем и фейхоа, – и даже если ты понимаешь, что ничего не смогла бы изменить, и кажется, что ты не сделала никаких выводов, нужно все равно об этом помнить. Только с этим грузом можно идти дальше. И когда-нибудь, он сделает тебя лучше.