Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

Ника смотрела на закрытые глаза парня, на его тонкие губы, любовно прижимающиеся к микрофону, и таяла. Акт любви человека и музыки – по-другому это не обозвать. Она никогда прежде не чувствовала ничего подобного. Ей хотелось обнять незнакомца, который, как ей казалось сейчас, стал ближе всех на свете. Он дышал, он жил музыкой. Ему было бесконечно больно, и так хорошо, что свет, уже не от прожектора, а от него, слепил глаза.

Парень допел, чуть сдвинул на затылок тонкую шапку и быстро ушел, крепко схватив за гриф гитару. Он не смотрел в зал, словно и не надеялся найти среди шумной толпы того, кто поймет его, того, кто услышит. Но Ника слышала, и ей стало обидно. Она так надеялась, что он поймает ее взгляд, ответит на него, и все сразу станет ясно. И из темного бара они выйдут в дождливую ночь, он будет много говорить и читать Есенина, а она будет просто слушать его голос…

– Эй, нормально все с тобой? – Наташка поводила рукой перед глазами подруги. – Нафига мы снова в этот бар перлись, если ты ничего не пьешь? Я дождусь веселую Нику или как?

– Или как, – огорченно ответила Ника, нахмурив брови. Уже месяц прошел с прошлого выступления, и еще месяц до следующего. И в груди что-то неприятно тянуло от того, что она не увидит музыканта так долго.

– Ой, пошли домой. Че с такой кислой миной сидеть?

– Борь, ну ты че, как дурак? – Колька ткнул меня локтем. – Неужели так понравилась?

– П-п-п-п-п-п (ненавижу букву «п»!) – п-понравилась, – я кивнул. – Но злая оказалась. Рычит на всех.

– Ты нашел, конечно, к кому подкатывать.

– Ну, я дурак. Д-да.

Я обернулся, почувствовав на затылке пристальный взгляд. Зеленоволосая Ника мне кивнула и махнула рукой. Я кивнул в ответ и че-то стал задыхаться.

– К-к-к-к-к-к-к-к-коль! Она мне кивнула, видел?!

Лике стало жаль заикающегося парня. Теперь она иногда наблюдала за ним на лекциях. Он почти не говорил, только перекидывался с другом парой слов, втягивал в объемную толстовку тонкую шею и что-то черкал в тетради, бережливо прикрывая записи рукой.

Ника нагрубила ему, обидела, она это точно знала, но совсем не умела извиняться. Поэтому целую неделю она садилась на пару рядов выше него и пялилась в затылок, пытаясь привлечь внимание.

На перерыве он подошел к ней вновь, краснея и нервно потирая переносицу. Ника поежилась. Она просто хотела извиниться. Глаза однокурсника, светло-голубые, под толстыми линзами очков, походили на рыбьи. Такие же пустые и печальные. Нике становилось немного не по себе, когда он находился рядом.

– П-п-привет, – парень перекатывался с пятки на носок. – К-к-к-как дела?

– Норм. Спасибо, – Ника даже стянула один наушник.

Парень постоял еще с минуту, мучительно краснея и пыхтя. Ника слышала, как посмеиваются одногруппницы, как шипит на них его друг. Но она только вернула наушник на место, погружаясь в транс от голоса любимого музыканта, и давая понять, что говорить ни о чем больше не намерена.

– К-к-к-к-к-оль! Ну, че она делает? Зачем махала, зачем здоровалась? – я потеребил толстовку, в аудитории стало душно.

– Борь, да отстань ты от нее. Двинутая и двинутая, ну. У нее же волосы зеленые!

– В том то и дело! Ты не понимаешь! У нее зеленые волосы и она читает Мастера и Маргариту! – я не на шутку разволновался.

– Смешной ты, Борь. Особенно, когда заикаться перестаешь. Оставь ее, ладно? Тебе Ленки мало? Когда она съехала, ты чуть с ума не сошел. К такой же тянет?…

– Ой, К-к-коля, заткнись.

В аудитории резко похолодало.

Ника начала волноваться за неделю до концерта. Она так хотела подойти к нему, сказать все, что чувствует, сказать, что музыка его стала частью ее жизни. А там – будь, что будет. Может и прогулки будут, и Есенин. А может, ничего не будет. Но она ведь должна хоть что-то сделать?..

Ника сидела в любимой кофейне и смотрела в окно, продумывая, чуть ли ни каждый свой шаг. На улице темнело, город засыпал, чтобы спустя несколько минут проснуться новым светом.

Ника все четче видела свой силуэт, а потом начала разглядывать в отражении всех тех, кто сидел за ее спиной в уютном зале кафе. Одинокий старик, целующиеся подростки, и …на тебе. Заикающийся однокурсник. Ника обернулась и даже помахала, но он не заметил. Склонился только над тетрадью, испачканную пролитым кофе, и строчил что-то быстро и увлеченно.

Ника ему почему-то даже обрадовалась: вскочила, подошла к его столику. Однокурсник не поднял головы, когда Ника заслонила ему свет. Только смахнул кудрявую челку с лица и закусил губу. Ника стала за его спиной и вслух прочла: «…музыку майских птиц»

Парень подскочил, пролив остатки кофе. Он застыл на пару мгновений, озлобленно глядя на Нику, а потом схватил тетрадь и, надевая куртку на ходу, выскочил на улицу. Ника, озадаченная, и почему-то расстроенная, села за его столик.

Все его песни она уже знала наизусть. Теперь Ника пришла без Наташки, ей больше не было страшно. Она знала: сегодня все точно изменится.

– И п-п-последней я х-хочу спеть вам новую песню. Ей всего несколько дней, – парень по-прежнему смотрел в пол и почти не отрывал губ от микрофона.

Когда мне станет не жалко исписанных страниц,

И я пошлю все к черту.

Мы будем слушать музыку майских птиц,

И воздух не будет спертым.

И ты смахнешь пыль с моих ресниц,

Я стану новым.

И больше не будет между нами границ,

Я – покоренный тобой Казанова.

Ника так напряглась, что не могла слушать дальше. Она глупо уставилась на кудрявые волосы, на тонкие губы. И расхохоталась так громко, что все в баре притихли.

– «P-hater»! Ты ненавидишь букву «п»!

Гитара умолкла, парень поднял глаза на Нику и прищурился. Она сидела очень близко, но он ее не видел.

– К-к-концерт окончен, – тихо сказал он, соскользнув с высокого стула.

Ника догнала его возле служебного выхода из бара. Она так смеялась, что по щекам ее текли слезы.

– Д-д-девушка, я н-н-не понимаю, что такое? – парень, покрывшись красными пятнами, лихорадочно шарил в карманах толстовки.

– Ну, нет, так не бывает! – Ника, наконец, успокоилась и помогла парню найти очки. Она сама водрузила их ему на нос. Музыкант-заика-однокурсник отшатнулся к стене. Он испуганно смотрел на Нику, словно узнала она его самую страшную тайну. А может, так оно и было.

– Почему ты в кафе не поздоровался?

– Я… я очень злюсь, когда меня отвлекают. П-п-прости, – парень потер переносицу.

– Ты не заикаешься, когда поешь.

– Так бывает.

– А почему на сцене не носишь очков?

– А зачем? Г-г-глаза все равно закрыты. П-п-по-другому не поется.

– Ты другой там, когда поешь. Как будто бы ненастоящий. Не такой, как в универе.

– Когда п-п-пою, я счастлив. Это как будто другое измерение. Где я могу быть с-с-собой. И к-к-как раз только тогда я настоящий.