Рут Хоган - Мудрость Салли

Если сегодня на кладбище и есть призраки, я их не увижу – туман слишком густой. Но я слышу их, они играют на волынках. Наверняка это призраки, потому что ни один здравомыслящий человек не станет играть на волынке посреди кладбища промозглым ноябрьским утром, в таком густом тумане, что он может забить трубы. Если только сегодня не День Памяти. Одиннадцатый день одиннадцатого месяца, и сейчас – его одиннадцатый час.

Волынки звучат в честь Королевских Горцев, которые располагались в городе во время войны. Выше на холме находится покрытый травой прямоугольник, с трех сторон окруженный стеной из каменных блоков. На нем стоит большой белый крест с изображением ордена и около двадцати каменных крестов поменьше – на могилах погибших шотландских солдат. Я всегда останавливаюсь возле Джеймса МакКилроя, который «был случайно убит в восемнадцать лет, не успев проявить своего мужества». У меня другое мнение. Всего в восемнадцать лет он добровольно отправился воевать за свою страну и умереть, если придется. По-моему, его мужество не вызывает сомнений, но мне все равно бесконечно любопытно, как он был «случайно убит». Каждый год небольшая компания друзей, родственников и боевых товарищей совершает долгий путь из Шотландии, чтобы почтить память погибших. Каждый год группа становится меньше. Волынки умолкли, и сквозь туман доносятся обрывки разговоров. Хайзум поднимает голову, наклоняет ее набок и какое-то время прислушивается, явно озадаченный, откуда звучат голоса. Волынки не интересуют его совершенно. Маленькая поминальная церемония заканчивается, я слышу приглушенные шаги и мягкие хлопки автомобильных дверей. Когда последняя машина уезжает, по кладбищу вновь расползается тишина, вездесущая, как туман, и я слышу лишь собственные шаги и дыхание Хайзума. Хорошо, что я знаю это место как свои пять пальцев, потому что почти ничего не вижу даже в метре перед собой. Мы идем по нижней тропе – во всяком случае, я. Хайзум скачет туда-сюда, словно неуклюже играет в классики, хотя следует он за своим носом, а не за брошенным камушком. Пройдя через ясли детских могил, мы поворачиваем на более узкую тропу, ведущую вверх, на холм. Многие из этих детей «родились заснувшими». И не смогли проснуться.

Я знаю, что примерно через три минуты подъема мы поравняемся с шотландским полком. И уверена, что сегодня на кладбище есть и другие посетители. Здесь немало могил военных, и к концу дня многие из них будут украшены венками из красных маков. Но туман поглотил всех и вся, и те, кто пришел, будут предаваться воспоминаниям в одиночку.

Теперь я вспоминаю своего мальчика совсем иначе. Могу наслаждаться его жизнью, и память не запятнана смертью. Вижу его красивое, счастливое лицо, и оно не смывается холодными темными водами, что некогда его поглотили. Даже слышу, как он смеется и играет, а не кричит и мечется от ужаса, пока его похищает река. Моя кровавая битва подошла к концу, и впереди перемирие.

Я схожу с тропы и иду по траве, пока надо мной не появляется большой белый крест. На его пьедестале лежат три красных венка, и большой красный мак прикреплен к каждому каменному кресту. Хайзум обнюхивает низ пьедестала с тревожным любопытством, и когда я уже готовлюсь схватить его за ошейник, чтобы удержать от неуместного справления нужды, он хватает один из венков и исчезает в тумане. Леди Т. пришла бы в ужас, и я, честно говоря, тоже. Пока я пытаюсь его поймать, новая игрушка успевает надоесть Хайзуму, он бросает ее к моим ногами. И смотрит на меня, тяжело дыша, с маковыми лепестками между зубами. Мы возвращаем венок на законное место и идем домой через парк.

Туман начинает понемногу проясняться, и я вижу вдалеке Салли. Внутри все сжимается – я понимаю, что ее преследуют. Лиц не видно, но я почти уверена, что это ублюдки, которые напали на нее в прошлый раз. На этот раз всего трое, и когда я спешу к ним по траве с Хайзумом, то узнаю главаря. Я уже собираюсь спустить Хайзума, когда происходит нечто необыкновенное. Салли останавливается и поворачивается к ним. Поднимает руки к пепельному (слово дня – дымчато-серый цвет) небу, и одна за другой, все быстрее и быстрее, вороны покидают свои посты на деревьях и спускаются к ней. Вскоре ее окружает хлопающий, каркающий круг блестящих черных перьев и клювов. Но они смотрят не на Салли. Они поворачиваются наружу, и когда подростки подходят ближе, несколько ворон выбиваются из ряда, прыгают к их ногам и клюют драгоценные кроссовки. Подростки кричат и пинают ворон, но к бою присоединяется все больше птиц, их острые клювы целятся выше, в мягкую открытую кожу рук, шей и лиц. Остальные вороны громко каркают, подбадривая товарищей. Подростки не выдерживают и сбегают, а Салли вознаграждает телохранителей содержимым своего пакета. Похоже, Салли была права. Птицы действительно благодарны за хлеб, и теперь у нее есть личный «караул» из ангелов-хранителей.

Песня Аретты Франклин «Кто кого меняет?» – музыкальное сопровождение бардака в моей спальне. Марк Болан уже покатался на белом лебеде, надел это и полюбил буги, а я все топчусь на месте. Это мой плейлист «для сборов на вечеринку», но обычно он не становится сигналом к куче одежды на кровати, напоминающей взрыв в прачечной. Хайзум обозревает происходящее портняжное столпотворение из дверей с озадаченным выражением на красивой морде.

Я швыряю очередной неподходящий наряд в кучу. Не сказать, что я нервничаю. Может, немного. Скорее я в нетерпении. Просто хочу сделать все правильно. Китти Мюриэль посоветовала мне одеться так, чтобы «сразить его наповал», и, уверена, она имела в виду нечто вроде конического бюстгальтера Мадонны, но это, скорее, лишит его глаза. «Его» – это олимпийца. Гидеона. И «он» пригласил меня вечером выпить, чтобы обсудить дела со страховкой. Надеюсь, это эвфемизм. Эдвард посоветовал не надевать платье, чтобы случайно не заправить его в трусы после туалета. Но потом он очень любезно добавил, что я всегда выгляжу «оригинально», в любом наряде. Уверена, это как раз был эвфемизм. Боно напоминает, что я по-прежнему не нашла, что искала. Ну да. Я просто хочу чувствовать себя удобно, выглядеть хорошо – вернее, сногсшибательно – и не замерзнуть по дороге в паб. Наконец я выбираю узкие черные джинсы, красный шелковый топ-кимоно (отголоски «Микадо») и красные байкерские ботинки. Обычно я беру с собой Хайзума. В местном пабе его все знают и очень ему радуются, но сегодня вроде как разведывательное свидание. Если вообще свидание. Может, олимпиец не любит собак, и если это так, свидание станет первым и последним. Одежда выбрана, теперь нужно попытаться сделать что-нибудь с волосами. Вверх, вниз или где-то посередине? После нескольких минут борьбы с непослушными кудрями я решаю просто оставить их в покое. Пока я проверяю перед зеркалом джинсы на предмет собачьих волос и зубы на предмет помады, Марвин Гэй обещает сексуальное исцеление. Леди Т. пришла бы в ужас!