Рут Хоган - Мудрость Салли

Холодное, ясное, сияющее утро. Съев на завтрак множество блюд, которые никогда не стали бы есть дома (в компании двадцати трех других гостей), мы прогуливаемся по променаду. Волны бурлят и пенятся на камнях, а ветер такой холодный, что жжет лицо. В такие дни душа поет, а сердце танцует. Но мама, как обычно, переживает из-за ветра и своих волос, постоянно проверяя их рукой.

– Может, стоило надеть шляпу, – беспокоится она. Я беру ее за руку.

– Все в порядке, мам. Этот парик удержится и в ураган! Помнишь, продавщица сказала, в нем можно даже плавать.

Благодарность в ее глазах разбивает мне сердце. Посмотрев на беспокойное море, она выдавливает робкую улыбку и даже шутит:

– Что-то нынче утром меня не тянет купаться!

У мамы алопеция – еще одно наследие смерти Габриэля. Она началась в день мемориальной службы. Мама причесывалась перед выходом, и на расческе осталась целая прядь волос. К концу недели она полностью облысела. Бесконечное лечение не принесло никаких результатов, и поскольку мама никак не относится к женщинам, которые могут с уверенностью красоваться с прической Шинейд О’Коннор, парики стали единственным решением. Сейчас на ней наше последнее приобретение, «Рахиль», если верить продавщице. Стильное темно-русое изделие, практически неотличимое от настоящих волос. Мама выглядит прекрасно – и мне хотелось бы, чтобы она в это поверила.

Сгоревший западный пирс еще виден над морем – его выжженный, исковерканный каркас держится на поверхности, словно отчаявшийся и усталый пловец пытается избежать неминуемой гибели. В арках за железными балюстрадами открываются магазинчики и кафе – сначала кафе, чтобы обеспечить дымящимся чаем и кофе ранних туристов и собачников. Мадам Петуленгра, предсказательница, еще не пришла, и маленькие галереи искусств еще закрыты, но ведра с ветряными вертушками и стенды с открытками уже появляются на улицах – мелкие торговцы поднимают ставни и открывают лавочки. Когда мы проходим по следам юной Китти Мюриэль, которая размахивает шляпкой и собирается снять чулки ради наслаждения прибоем, я останавливаюсь и смотрю на сверкающие серые волны. Может, именно здесь Валентин, «Великий Меркурио – Невероятный Чудотворец» разложил свой прилавок и очаровал ее своей магией.

Дальше балюстраду продолжают небесно-голубые колонны, выкованные изящным ажурным узором. Бирюзовый металл красиво покрылся пятнами глубокой оранжевой ржавчины и отбрасывает на тротуар ковер грифельно-серых теней. Дворцовый пирс потихоньку просыпается. Игровые автоматы готовы поглощать монеты тех, кого привлекли их сверкающие огни, музыка, гудки и звон монет. К морскому воздуху примешиваются запахи жареного лука и свежих блинчиков. Карусель с лошадками – моя главная радость. Габриэлю она тоже бы понравилась, и это лишь первый пункт в длинном и мучительном списке радостей, которых мне никогда не разделить с сыном. Но я должна прокатиться за него. Серый в яблоках конь по кличке Питер – мой любимчик, но его конюха еще нет, а значит, поездка подождет. Мы пробираемся сквозь людные улицы с антикварными лавочками, магазинами сувениров и всяких мелочей, но постепенно устаем от постоянной давки, шума и запаха фастфуда.

– Может, выпьем кофе?

Мама любит кофе, но еще больше она любит «ходить пить кофе». То есть найти кафе или закусочную, сесть за столик и ждать, пока кто-нибудь спросит, какой тебе подать кофе, и принесет его с пенкой и шоколадной посыпкой. Она всегда делает вид, что выбирает, и всегда заказывает капучино. Особенно ей нравится, если сахар подают в маленьких длинных бумажных пакетиках. Она всегда прячет парочку в сумку, чтобы отвезти домой, потому что «они могут пригодиться». Как именно, я не представляю. Я видела горы этих пакетиков у нее в кладовой, и некоторые лежат там долгие годы. Мы находим тихий маленький итальянский ресторанчик в стороне от центральной улицы. Там уже сидят посетители (в любую минуту я могу узнать, сколько именно), потому что время идет к обеду.

– Хочешь перекусить?

– А ты что-нибудь будешь?

Она всегда так делает. Ей всегда нужно считаться с окружающими. Если я буду пирожное, то она тоже. Если нет, она все равно будет, но сперва мне придется убедить ее, что я не против. Кажется, она всю жизнь провела, пытаясь вписаться, а я – наоборот. Я заказываю два капучино и сладкую сдобу для мамы и снимаю свое длинное бархатное пальто. После кусачего ветра на променаде внутри очень тепло, и у нас ярко-вишневые щеки и носы. Я говорю маме, что мы напоминаем пару пьянчужек, и поэтому предлагаю заказать бутылку вина. Но она почти не слушает, у нее есть дело поважнее – считать.

Я оглядываюсь и вижу, что заняты уже почти все столики. Всего в нескольких метрах от нас сидят две женщины, они увлечены беседой. Они склонились друг к другу, и их близость несомненна. Та, что сидит ко мне лицом, кажется смутно знакомой. Маленькая и опрятная, лет пятидесяти, с каштановыми волосами и строгой стрижкой. Она одета со вкусом, в голубой костюм и сапоги по колено. Ее подруга – куда более крупная дама, с весьма своеобразным чувством стиля, судя по аляповатому орнаменту на атласной блузке и массивным серьгам. Приносят наш кофе, выпечку и маленькую миску с сахаром в бумажных пакетиках.

– Сорок девять. Очень вкусная выпечка.

Теперь моя очередь невнимательно слушать. Я мучительно пытаюсь вспомнить, откуда знаю нашу соседку. Перечисляю про себя все периоды собственной жизни и встреченных людей. Она с работы. Я познакомилась с ней на работе. Но, черт возьми, кто она такая?

– Я так рада, что у тебя наконец появился мужчина.

От удивления я чуть не проливаю кофе. Я ничего не рассказывала ей про Гидеона. Мама немного расслабилась и понимающе мне улыбается.

– Так когда ты собиралась мне про него рассказать? И не вздумай ничего отрицать, я случайно встретила Епифанию, и она рассказала мне, что ты с кем-то встречаешься.

Я не могу удержаться от смеха. Почти уверена, Гидеон стал основной темой для обсуждения среди моих друзей, как только они узнали.

– Ну, я собиралась тебе рассказать. Скоро. Но мы встречались всего несколько раз, и, возможно, там ничего серьезного…

– Я слышала совсем другое. Эдвард сказал Епифании, что он очень хорош собой, прекрасный мужчина и что вы очень друг другу подходите.

Мама откусывает кусочек булочки и ждет ответа. По-моему, она наслаждается происходящим.

– Ему нравится Хайзум?

Она хорошо меня знает. Наконец я сдаюсь.

– Да, он обожает Хайзума. И да, он прекрасный и замечательный и очень мне нравится. Вот! Теперь ты довольна?

Мама тянется и берет меня за руку. Внезапно она становится серьезной.

– Сильнее, чем ты можешь представить, – немного помолчав, она продолжает. – Все мы любили Габриэля, но ты была… Но ты его мать. Представить не могу, каково тебе пришлось. Но я не только потеряла внука, все эти годы мне пришлось наблюдать, как единственная дочь блуждает со стиснутыми зубами, словно ее собственная жизнь превратилась в мучительную пытку. Мне столько раз хотелось что-нибудь сказать или сделать, чтобы как-то растрясти тебя, вывести из страданий.