Элизабет Говард - Исход

Разумеется, она знала, что все эти люди — члены огромной семьи, которую обрела Китти вместе с замужеством, но с точной степенью их родства затруднялась. Но хуже всего было почти постоянно притворяться, будто она не устала. Вот уж выдумки так выдумки: усталость она ощущала почти всегда и зачастую просыпалась уже уставшей. Да, и еще — делать вид, будто способна что-то переварить. Когда она была молодой, Фло говаривала, что пищеварение у нее как у коня. Причем далеко не из благих побуждений, но это бесконечно лучше, чем полное отсутствие пищеварения, а ей казалось, что именно так сейчас и обстоит дело. «Туда и дорога», — сказала она вслух, и Китти посмотрела на нее и кивнула: «Да, вот мы и едем. Деревенский воздух пойдет на пользу нам обеим».

Она обрадовалась, когда они наконец приехали, а потом пили чай на лужайке, хотя ей показалось, что на воздухе немного свежо, и Китти велела Айлин принести кардиган потеплее, на который она неосторожно капнула клубничным джемом, но она же знала, что в каком-то из чемоданов есть другой.

После чая она решительно заявила, что займется чемоданами — сама, несмотря на то что Айлин предлагала помочь ей. Утомилась, конечно, зато знала, где что лежит. В доме не было никого, кроме прислуги, разумеется, поэтому она настояла на своем желании ужинать вместе с Китти, которой в противном случае пришлось бы сидеть за столом одной. Но вскоре после ужина она подумала и объявила, что пойдет к себе, устраиваться на ночь. Китти провожала ее, так что пришлось подниматься по ступенькам быстрее, чем хотелось бы, и после поцелуя на ночь она осела на постель, стараясь отдышаться. Она прекрасно поужинала: миссис Криппс подала на стол жареную курочку — особое лакомство ее детства, — с молодым картофелем и шпинатом из сада. Затем был пирог с ревенем, а она всегда питала пристрастие к ревеню и совсем забыла, что он ей, кажется, уже не годится. Началось легкое несварение. Несколько минут она посидела на кровати, отдыхая. Окно было открыто, небо приобрело прелестный нежно-лавандовый оттенок: было еще довольно светло. Она и вправду совсем умаялась, как говаривал милый папа, но сходить в ванную все же следовало, потому она и встала. Еще когда она разбирала вещи, ей показалось, что в комнате чего-то недостает, хотя она никак не могла сообразить, чего именно, но когда вернулась из уборной, сразу поняла. Кровать Фло исчезла. Стояла у окна, а теперь там пустое место. Это расстроило ее: как будто тот, кто убрал кровать, отрицал существование Фло. Не ее существование сейчас: она знала, что Фло ушла — к своему Создателю, к папе и маме, к их дорогому брату, убитому на войне, — а ее существование вообще . Она всегда делила эту комнату с Фло, и оттого, что ее кровать исчезла, ей стало совсем одиноко. Потом в голову пришла отличная мысль. Она передвинет свою кровать к окну и будет спать там, где спала Фло. А если на месте ее кровати останется пустота — неважно, ведь ей известно, что она-то существует. Поглядев на кровать, она задумалась, хватит ли ей сил. «Попытка не пытка», — сказала она вслух и взялась за дело. Кровать была на колесиках, поэтому иногда двигать ее было легко, только временами она застревала на какой-нибудь складке ковра, но она не сдавалась, толкала ее понемногу, и наконец с последним толчком она встала точно на то место, где раньше стояла кровать Фло.

Вдруг оказалось, что она сидит в кровати. Высоко в груди остро закололо от приступа несварения, и она крепко зажмурилась, пережидая его. А когда открыла глаза, в комнате было полным-полно мелких мушек — наверняка залетели через открытое окно. Она повернула голову посмотреть. На свету, который стал серым с примесью более темного лавандового, мушек не было, но в груди по-прежнему болело, и она повернулась, чтобы поставить подушки повыше и сесть прямо, прислонившись к ним, но когда села, как будто кто-то давил ей на грудь, и болезненный нажим этой тяжести грозил раздавить ее, если она не побережется… Она услышала далекий задыхающийся голос, который убеждал ее не волноваться (неужели Фло?), опять повернулась к окну, но тускло-лавандовый отблеск совсем потемнел, потерял цвет, а потом сменился светом таким белым и слепящим, что она с криком — от страха и узнавания — упала в него…

— Не спишь?

Ответа снизу не последовало. И неудивительно, день выдался беспокойным и для нее, и для Рейчел. Но именно Рейчел взяла на себя все самое утомительное. Проводив тем утром Дюши и Долли в Хоум-Плейс, она принялась укладывать собственные вещи. Ей понадобилось еще закрыть квартиру, а затем отправиться на Эбби-роуд — помогать ей в таких же делах. Ей все еще приходилось отдыхать днем, и она умоляла Рейчел последовать ее примеру, чего она, конечно, не сделала, — потратила время, чтобы навести повсюду порядок, выбросить еду, которая наверняка испортится в их отсутствие, выстирать посудные полотенца, сходить к ближайшему киоску и оплатить счет за газеты. В пять, едва она пробудилась после долгого освежающего сна, Рейчел внесла чай. Тогда она и рассказала о возможных планах Дюши на будущее. Поначалу она думала, что они означают для Рейчел заключение в Хоум-Плейс, и с замиранием сердца ждала, когда услышит, какие жалкие крохи уединения им достанутся. Но Рейчел объявила, что Дюши полностью довольна возможностью пожить в Суссексе одна, принимая на выходных семью, а она, Рейчел, может либо оставить за собой квартиру в Карлтон-Хилле, либо продать ее и купить где-нибудь другую. Она все еще была настолько слаба, что от любых эмоций ее клонило в сон, и Рейчел с нежностью предугадала ее желание, села на постель и обняла ее.

— У нас будет еще уйма времени, чтобы все обсудить, — заверила она. — А пока что для нас важнее всего — не опоздать на поезд.

Они уезжали в Шотландию ночным поездом до Инвернесса, вместе с машиной, но дальнейших планов не строили и, очутившись на месте, собирались просто исследовать новые места и останавливаться, где пожелают, следующие две недели. Рейчел повезла ее ужинать в очаровательный ресторан на Шарлотт-стрит, который рекомендовал Руперт, на их столике стояла маленькая лампа под красным абажуром, французские блюда оказались восхитительными. Ей все еще приходилось выбирать еду так, чтобы жира в ней было как можно меньше, и не пить спиртного, но ее это ничуть не расстраивало. Ее опьяняли чувства приключения и свободы, и ее милая выглядела такой же счастливой, как она. «Моя подруга не совсем здорова, — сказала Рейчел официанту, — так что мы хотим поужинать как можно проще ». И он понял, и помог им с выбором: консоме-жюльен, палтус на гриле и малина. Затем они доехали до Кингс-Кросса на машине, дождались, когда ее погрузят в поезд, и сели в спальный вагон. До того как поезд тронулся, им еще хватило времени приготовить постели.