Юрий Кувалдин - День писателя

— Туши фонарь!

Вадим посмотрел и на него, и на его Надю, и на лежащую под одеялом девушку Жени, и на серебристые шары на елке. Вадиму стало очень грустно. Он оглянулся на Татьяну и показал ей язык.

— Дурак! — крикнула та.

— Га-га-га! — захохотал Слава.

Вадим схватил пальто и шапку и бросился вон. На улице было светло от снега и от горящих в домах окон. Вадим быстро пошел вдоль железнодорожных путей к дому Славы, то есть к дому его матери, Ольги Игоревны. Вадим часто дышал и все еще не мог успокоиться от нанесенной ему, как он считал, Татьяной обиды.

Не может же он заниматься этим с каждой встречной-попе-речной!

Вадим вошел во двор, двинулся вдоль кирпичной стены к окнам комнаты Ольги Игоревны. Ветка куста ударила Вадима по щеке, но он не почувствовал этого удара, потому что увидел в освещенной комнате Ольгу Игоревну. Она была в нарядном голубом платье с белым шалевым воротником, с красивой прической, высокая, статная, крупная женщина, единственная на всем белом свете, потому что все женщины терялись в воображении Вадима рядом с Ольгой Игоревной.

— Будь со мной, будь со мной всегда ты рядом, — прошептал Вадим одними губами и привалился спиной к кирпичной стене.

За прозрачными занавесками была хорошо видна комната, стол, празднично накрытый. За столом кроме Ольги Игоревны сидели две женщины и мужчина.

Через час у Вадима так замерзли ноги, что он их не чувствовал. Наконец гости стали собираться домой.

Вадим услышал голоса у подъезда, шаги. Ольга Игоревна вернулась в комнату, стала убирать со стола. Когда она подошла близко к окну, Вадим против воли сильно постучал в стекло и застыл от волнения. Ольга Игоревна вгляделась в окно, узнала Вадима. На лице ее вместе с улыбкой выразилось удивление. Подумав, она вскинула брови и жестом руки пригласила Вадима зайти.

— Ты откуда? — спросила она, когда Вадим вошел в коридор. — Где Слава?

Бледнея и заикаясь, Вадим сказал:

— Можно я побуду у вас. Ноги окаменели от мороза.

— Конечно! — рассмеялась Ольга Игоревна, проводя Вадима в комнату. — Раздевайся… А где же все-таки Слава?

— У Жени.

Вадим разделся и сел в кресло.

— Можно я и ботинки сниму? — спросил он.

— Что за вопрос, — улыбнулась Ольга Игоревна. — Будь как дома.

Вадим тер онемевшие пальцы ног до тех пор, пока их не стало покалывать.

Потом пили чай и разговаривали о пустяках.

— Я тебе кресло сделаю, — сказала Ольга Игоревна.

Когда постель была готова и свет был погашен, горела лишь настольная лампа за перегородкой, Ольга Игоревна сходила умыться. Вернулась она с мохнатым полотенцем на плече и от нее пахло земляничным мылом. Халат был расстегнут, так что Вадим, стоявший у приготовленного для него кресла, видел и шею, и грудь.

Ольга Игоревна не пошла сразу в свой угол, а остановилась возле Вадима, с усмешкой заглянула в его глаза.

— В твои годы нужно веселиться, ухаживать за девушками, влюбляться.

Вадим медленно расстегивал свою рубашку, боялся смотреть на лицо Ольги Игоревны.

— Я уже влюбился, — вдруг, подавляя волнение, прошептал он и почувствовал, что во рту все пересохло.

— Ну-ну, — сказала Ольга Игоревна и пошла к себе.

— Я люблю… люблю вас! — сказал он.

Почти машинально он сделал несколько шагов, приблизился к Ольге Игоревне и, ничего не соображая, неуклюже взял ее двумя руками за талию. Глаза их встретились, и по расширившимся зрачкам Ольги Игоревны Вадим догадался, что и она его любит.

Однако Ольга Игоревна легко высвободилась из объятий и шутливо бросила:

— Я же для тебя старуха, на восемнадцать лет старше… И потом в любую минуту может прийти Слава…

— Он не придет, — горячо проговорил Вадим.

— Одумайся, ложись в кресло, — сказала Ольга Игоревна. — Я же мать твоего друга. Подумай, это же немыслимо, не укладывается в голове! — последние слова она проговорила с чувством.

Вадиму вдруг стало невыносимо совестно, он вернулся к креслу, торопливо разделся и лег под одеяло. Он лежал, затаив дыхание, и ему было слышно, как раздевается Ольга Игоревна, как поскрипывает ее кровать, как шелестит крахмальный пододеяльник.

Свет погас.

Слышен был стук будильника.

Через некоторое время Ольга Игоревна сказала:

— Вадим, там в серванте лежит шкатулочка с лекарствами… Принеси, пожалуйста, ее мне…

— Сейчас…

В ее половине зажглась настольная лампа.

Вадим быстро встал, открыл дверцу серванта, нашел шкатулку и, дрожа, пошел на половину Ольги Игоревны.

Из-под одеяла выглядывала белая рука. Вадим нагнулся и раскрыл перед лицом Ольги Игоревны шкатулку. Рука отвела шкатулку в сторону…

— Мальчик мой, как же я тебя люблю! — сказала Ольга Игоревна вполголоса.

Из проходной телецентра на Шаболовке Вадим позвонил начальнику цеха осветителей киногруппы Ивану Степановичу Чис-топрудову. Затем получил пропуск и, предъявив его милиционеру, ступил на территорию телецентра. Была оттепель. Серый снег хлюпал под ногами, но на ажурной Шуховой телебашне был белым, воздушным.

Чистопрудов оказался высоким, плечистым мужиком с широкоскулым крестьянским лицом. Он сидел за столом на железных антресолях в осветительном цеху, напоминавшем сарай. К Чис-топрудову вела железная лестница, наподобие тех, что называются «пожарными».

— Ну, чаво, пацан, робить будем? — спросил грубоватым голосом Чистопрудов и сдвинул потрепанную мерлушковую шапку на затылок.

Вадим не предполагал, что на телевидении работают такие «ископаемые» мужички. Когда шел сюда, виделся, представлялся начальник интеллигентный.

Внизу топали, сильно стучали приборами вернувшиеся со съемки осветители.

Послышался металлический удар: уронили на дощатый пол огромный черный прожектор. Чистопрудов запустил вниз с антресолей многосоставным матом. В ответ получил не менее оригинальное непанибратское матосочетание, достойное разухабистой пивной.

— Дорохвеев! — крикнул Чистопрудов. — С собой возьмешь эн-того пацана. — Ткнул корявым пальцем в Вадима.

В другом конце антресолей, у раскрытой двери каптерки, играли в шахматы. От толпы играющих отделился пожилой человек с простецким лицом, приблизился по узкому балкончику антресолей к Вадиму, спросил:

— Варежки получил, как тебя?

Вся эта публика явно не нравилась Вадиму. Он снисходительно ответил:

— Простите, зачем мне варежки, я же не картошку копать пришел.

Дорофеев тупым взглядом красных глаз осмотрел Вадима, усмехнулся, зычно втянул в себя сопли и харкнул на металлический пол.

— Бычок! — крикнул Дорофеев, закуривая «Памир». — Покаж новичку проводочки! — И толкнув в спину Вадима к лестнице, добавил: — Пять «дигов» и две коробки.