Юрий Кувалдин - День писателя

Вдруг Ольга Игоревна спросила тихим, вздрагивающим голосом:

— Вадик, хорошо тебе?

Он нашел губами ее руку, затем взволнованно проговорил:

— Вы необыкновенная, прекрасная. В вас какая-то загадка, я не понимаю, какая… Но… Все это мне кажется противозаконным, я боюсь и вместе с тем совершаю…

Она засмеялась, и этот низкий, ласкающий смех отозвался в груди Вадима радостной дрожью.

— Милый Вадик! Милый, добрый, трусливый, милый Вадик! Я ведь тебе сказала, что это тайна наша. Мне должно быть страшнее, я многое повидала в жизни… Не думай ни о чем, Вадик. Знаешь, отчего я такая смелая с тобой? Нет? Не знаешь? Я же в тебя влюблена!

Вадим вздрагивал, гладя ее волосы.

— Ольга Игоревна… Ольга… Оленька! — произнес он благодарно. Ему хотелось сказать ей еще что-нибудь необыкновенно приятное, искреннее, красивое, такое же красивое, как она сама. И он сказал страстно: — О, милая!

— Подожди… Слушай меня. Это самое важное. Я тебя сегодня видела во сне. Это было удивительно. Где-то играла музыка, и мы с тобой танцевали…

Чем дольше Ольга Игоревна говорила, тем сильнее становилась грусть Вадима. Ему почему-то было жаль и себя, и Славу, и Ольгу Игоревну. Вадим ясно видел ее глаза, которые стали огромными, голубыми-голубыми и то суживались, то расширялись, и от этого причудливо менялось в свете настольной лампы все ее знакомо-незнакомое лицо. Была ли у Вадима зависть к ее зрелой красоте, или он жалел, что эта необыкновенная женщина досталась ему на краткое мгновение, случайно, и никогда не будет всегда с ним, или он смутно чувствовал, что ее красота только ему кажется таковой, а другие люди, быть может, вовсе и не считают это красотой, но грусть Вадима была тем особенным чувством, которое возбуждается в человеке именно созерцанием настоящей красоты. Он это знал наверняка. И чтобы очнуться от этой грусти, он сделал над собой усилие и сказал:

— Теперь я немного понимаю Печорина…

— А кто это? — невинно спросила Ольга Игоревна.

— Такой же молодой человек, как и я. Он тоже любил женщин, которые много старше его…

— Ах! — воскликнула Ольга Игоревна. Она стала гладить и перебирать его волосы. — Вадик, славный мой. Я чувствую себя молодой… твой возраст… ты такой… Я верю песне: любви все возрасты покорны…

Он перебил ее с ласковой и грустной улыбкой:

— А я Пушкину: «Любви все возрасты покорны; но юным, девственным сердцам ее порывы благотворны, как бури вешние полям…» И эта буря — во мне…

— В этом вся твоя прелесть…

Они замолчали. Ольга Игоревна обвила руками его шею и прижалась губами к его губам, и со сжатыми зубами, со стоном страсти прильнула к нему всем телом, от ног до груди.

Когда Вадим пришел в себя и почувствовал смущение, она потянулась и лениво сказала:

— И бури вешние проходят, — и встала, белая, прямая.

Вадим закрыл глаза, слышал шаги ее босых ног и никак не мог до конца поверить в то, что происходит между ними. Это какая-то новая форма существования материи, раздувающая чувства, подобно огненным мехам.

— Ах, мне так хорошо с тобой, любовь моя! — сказала Ольга Игоревна, присаживаясь на край кровати.

Вадим, еще, казалось, минуту назад охваченный смущением, вновь почувствовал прилив неконтролируемой страсти. От Ольги Игоревны струился нежный запах духов. Вадим протянул к ней руку, ища ее руки.

— Ольга Игоревна! — произнес он просительно. — Милая!

— Милый…

Вадим был в другом мире.

Тот, знакомый, вещный мир был где-то далеко, за границами видимого и осязаемого, словно его, настоящего мира, совсем не было. Вадим точно вступил в странный, обольстительный, одновременно живой и призрачный мир запретов, таинств любви. Да, нереальными были и эта комнатка за перегородкой, и свет настольной лампы под голубым абажуром, и странная, милая женщина в шелковом халате, сидевшая рядом, так близко от него.

Вадим потянулся к ней. Ему казалось, что от лица Ольги Игоревны идет бледное сияние.

— Я люблю вас! — прошептал он тихо.

— Милый… милый… милый, — сказала она и оперлась о подушку локтем.

Вадим стал целовать ее халат, отыскал ее руку и приник лицом к теплой, душистой ладони, и в то же время он говорил, задыхаясь, срывающимся голосом:

— Оленька… Я люблю вас… Я люблю…

Он жадными, пересохшими губами искал ее рта, но она уклонялась от него, тихо качала головой и повторяла медленным шепотом:

— Милый… милый… милый… Что же мы с тобой делаем… Зачем все это… Почему я не могу справиться с собой… Почему? Милый… милый… милый… Я помолодела с тобой… Ты для меня как та буря, но что-то в ней есть осеннее…

— Ольга Игоревна… Какое счастье! Я люблю вас… — твердил Вадим в каком-то блаженном бреду.

Ольга Игоревна молчала.

Вадим поднял голову. И опять все ему показалось в этот миг нереальным, вымышленным. Чтобы убедить себя в реальности происходящего, он прикоснулся дрожащими пальцами к ее щеке.

— Воображаю, что будет, если кто-нибудь узнает, — наконец сказала Ольга Игоревна, плотнее запахивая халат.

— Милая…

На ночном столике глухо стучал будильник.

У Вадима билось сердце.

— Милый, — сказала она.

С туманной головой, с шумом в ушах Вадим вдруг крепко прижался к ней.

— Вадик… — услышал он ее слабый, протяжный и несколько ленивый голос.

Вадим видел ее золотистые волосы, видел ее голубые глаза, видел чистый открытый лоб, дрожал и наслаждался до горечи, до постижения неизведанных глубин своей души.

— Вадик, зачем ты такой… Я не хочу скрывать… меня влечет к тебе, ты мне мил всем: своей неловкостью, своей наивностью, своей нежностью…

Обжигающее прикосновение ее губ обострило пронзительное чувство нереальности.

Глухо стучал будильник.

— Я уже не думаю ни о чем, — сказала она.

— Милая…

Вдруг постучали в дверь. Ольга Игоревна испуганно вскочила, одернула халат и, приложив палец к губам, пошла открывать. Вадим услышал голос соседа Коли:

— Игоревна, у тебя соли не найдется?

— У, черт, не дает отдохнуть! — возмутилась Ольга Игоревна и полезла в сервант за солью.

Когда она вернулась, Вадим застегивал пуговицы на рубашке. Ольга Игоревна села на стул у ночного столика и смотрела на Вадима с улыбкой и грустью. Затем она взяла губную помаду и стала подкрашивать губы.

— Милый…

Она встала, взглянула на окно, подошла и плотнее задернула занавески.

Вадим сделал шаг к ней, обхватил сзади и поцеловал плечо через шелковистую ткань. Ольга Игоревна вздрогнула и, не поворачиваясь, прильнула всем телом к Вадиму.

Слышно было, как тикал будильник.

Они стояли некоторое время молча, затем Ольга Игоревна освободилась из его объятий и сказала твердо:

— Довольно… Скоро Слава придет.

Вадим в этот момент подумал о Славе с ненавистью. А Ольга Игоревна мрачновато добавила: